С обеда хозяин прирос к телевизору и наблюдал за игрой, приветствуя каждую перебежку Малванкара одобрительным свистом. В то время как знаменитый спортсмен шаг за шагом приближался к заветной сотне, возбуждение Ахмеда росло на глазах. На девяносто первой калитке он превратился в живой комок нервов — грыз ногти, молился перед каждым ударом, съеживался от ужаса во время бросков. Однако Сачин играл, как полагается настоящему мастеру. Великолепный удар-четверка сразу же увеличил его личный счет до девяноста пяти очков. За ним последовал одиночный. Девяносто шесть. И еще один. Девяносто семь. Потом Джиллеспи расщедрился на крутую подачу, и Малванкар великолепным ударом отослал мяч к самой границе площадки. Хэйден помчался вдогонку, чтобы не дать тому пересечь веревку. Сачин и его помощник Аджай Мишра начали бегать между воротцами. Набрали очко. Девяносто восемь. Бэтсмены бросились по второму разу. Еще перебежка. Девяносто девять. Поймав мяч буквально в нескольких дюймах от границы площадки, Хэйден послал его по дуге, но не Адаму Джилкристу, охраняющему калитку, а в сторону боулера. Заметив это, Малванкар закричал Мишре: «Нееееет!» — но тот продолжал нестись ему навстречу. В отчаянии Сачину пришлось развернуться и, так и не заработав третьего очка, устремиться к воротцам, И он почти добежал, когда мяч, посланный Хэйденом, угодил не куда-нибудь, а прямо в столбики! Малванкар оказался в шести футах за чертой, и судья вывел его из игры. Со счетом в девяносто девять очков.
Можешь вообразить, что творилось с моим хозяином. Ведь он поставил десять лакхов на тридцать седьмую «сотню» лучшего игрока — и вот лишился их из-за одной-единственной пробежки. Ахмед проклинал Джиллеспи, бранил Хэйдена и больше всех — Мишру. «Убить эту тварь мало!» — воскликнул он, выходя из дома. Должно быть, отправился в бар залить свое горе.
Вечером принесли желтый конверт. Беспокоясь, как бы внутри не оказалось фотографии некоего индийского бэтсмена, я бережно отпарил верхний клапан, заглянул туда — и чуть не умер.
— Почему? Что ты нашел? Не тяни же!
— В конверте лежал глянцевый снимок Аббаса Рицви. На бумажке был напечатан его домашний адрес. Итак, на роль очередной жертвы Ахмеда назначили человека, со смертью которого погибла бы и моя мечта пробиться в актеры. Я понимал, что обязан предупредить продюсера. С другой стороны, если бы хозяин об этом проведал — ему ничего не стоило бы прикончить меня.
— Действительно, ужасно каверзное положение. Как же ты поступил? — спросил я и затаил дыхание.
— Так, как требовал долг. Немедленно разыскал Рицви и рассказал о контракте. Продюсер не поверил, пришлось показать фотографию и бумажку с адресом. При виде снимка в моих руках его сомнения рассеялись. «Ладно, уеду в Дубай, — сказал мужчина, — залягу на дно на год или около того, пока все не утихнет». В благодарность он обещал по возвращении непременно сделать меня главным героем нового фильма. Ну, а до тех пор устроить на курсы актерского мастерства. Вот почему сегодня он регулярно вносит за меня плату, а я жду не дождусь того дня, когда мне исполнится восемнадцать.
— Господи, Салим, вот это история! — Я наконец выдыхаю. — Да, но разве ты не выдал себя перед Ахмедом, когда отнес конверт продюсеру? Вечером хозяину позвонили бы насчет последней почты, и что бы он сказал?
— Ну я и не стал подставляться. К ужину желтый пакет преспокойно лежал на месте.
— Тогда… разве Рицви не должен был погибнуть?