— Я усек, — ответил я. — Но я не такой. Я серьезный.
— Валентине бы хрюкнул[69], она пособила.
— Я с бабами дела не имею, — поморщился я.
— Могу показать, — предложил верхушник. — Есть уркаган[70] один. Только я в этом путаться не хочу.
— Кто ж тебя заставляет?
Через несколько минут я уже разговаривал с рыжеволосым веснушчатым уркаганом. Он попробовал поиграть со мной словами как с фраером, но быстро выдохся. Ему не хватило опыта тягаться со старым вором. Он это сразу прочувствовал, и разговор немедленно перешел на деловой тон:
— Что нужно, батя?
— Желательно немецкий пистолет системы Вальтер и к нему две полные обоймы.
Он задумался на несколько мгновений.
— Три с половиной тысячи имеешь?
— Расчет сразу! — обнадежил я.
— Идем! — позвал меня за собой уркаган.
Мы отошли к дощатому забору на краю базара. Здесь уркаган попросил меня немного обождать и быстро ушел. Я успел выкурить две папиросы, прежде чем он появился снова.
— Деньги! — потребовал он.
Я отсчитал нужную сумму купюрами и получил в руку завернутый в тряпицу пистолет. Не рассматривая, сразу сунул его в карман галифе. Вес не велик, штаны не спадут.
— Товар хороший, доволен останешься, — заметил уркаган. — Только в смазке. Нужно почистить. Сам увидишь. Если что понадобится, знаешь теперь, где меня найти…
И он зашагал прочь с гордо поднятой головой. Ему было лет шестнадцать. Что заставило его ступить на этот скользкий путь?
Глава 10. Доля воровская
Постановление от 7 августа 1932 года
"ОБ ОХРАНЕ ИМУЩЕСТВА ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ, КОЛХОЗОВ И КООПЕРАЦИИ И УКРЕПЛЕНИИ ОБЩЕСТВЕННОЙ (СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ) СОБСТВЕННОСТИ
… 1. Приравнять по своему значению имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.) к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этого имущества от расхищения.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества"…
"Указ семь-восемь шьешь, начальник?"
Из фильма "Место встречи изменить нельзя".
08 июня 1949 года. 14 часов 34 минуты по местному времени.
Продовольственный склад города Читы.
Контору Жобина при продовольственном складе я нашел без всяких проблем.
Жобин сидел в своем кабинете, зарывшись в ворох бумаг и нацепив на нос велосипед[71] имел определенное, хотя и отдаленное сходство с Берия. Только надо заметить, что Лаврентий Павлович никогда не позволял себе так разъедется как этот боров.
Я, наблюдая за Жобиным, прикинул в уме, что самое лучшее средство для людей при лечении от излишков веса — личные встречи с усатым, после которых человек сразу терял до двух килограммов веса, а потом продолжал делать это и дальше, трясясь от страха ночами в ожидании неминуемого ареста.
На стене, над столом Жобина висел неизменный атрибут любого Советского кабинета и учреждения — портрет великого вождя Сталина. Как усатого только не называли! Величали: "отец народов" "великий полководец" "великий вождь" "гениальный учёный", "лучший друг писателей", "лучший друг физкультурников", "великий вождь и учитель", "лучший друг ученых". Но я знал его по другому обозначению, никогда не появляющемуся в прессе: "Лучший усатый друг "зэка"!
К этому портрету, очевидно, давно никто не прикасался. На нем виднелись следы застарелой паутины и отчаянной деятельности неистребимого племени мух, уделавших стекло портрета своими испражнениями.
В кабинете находилось еще несколько шкафов-стеллажей, забитых папками с документацией и пара стульев. Я вошел в кабинет и, не дожидаясь приглашения, присел на один из свободных стульев, стоящий напротив стола.
— А, Наум Исаакович! — Жобин оторвался от бумаг и просиял при моем появлении. — Добрый день! Значит, надумали работать здесь?
— Привет, Ларик, — отозвался я. — Решил вот на огонек заглянуть, посмотреть, что тут у тебя и как!
Жобин опешил от моей фамильярности, недовольно поморщился:
— Вообще-то меня зовут Илларион Трофимович, — заявил он с недовольством в голосе.
— Брось, — отмахнулся я. — Какие счеты между корешами? Нам ведь вместе втыкать[72] на благо страны Советов! Если хочешь, называй меня Наум, мне не в падлу!