— Сказать вам правду?
— Конечно!
— Так вот! Я не знаю, — ответил я.
— Может быть, Михаил Аркадьевич, вы ищите успокоения за тяжесть свершенного, которая давит на вас? — предположил Соколов.
— Да, наверное, — подтвердил я и спросил: — Вы не арестовали воспитателя Аксинью и сторожа детского дома?
— Нет, — ответил опер. — Зачем? Они тут не при чем. Тем более вы во всем сознались и вина ваша доказана.
Я с облегчением вздохнул. Мне не хотелось ломать жизнь тем хорошим людям. Соколову видимо тоже.
Соколов некоторое время молчал, потом сказал:
— Михаил Аркадьевич, хочу вас предостеречь. Из Иркутска в Читинскую тюрьму привезли трех ссученых воров-сифилитиков. Ломать вас хотят. Трюмить[154].
Сказанная Соколовым новость была для меня как ушат холодной воды! Что такое трюмиловка я уже хорошо знал по рассказам зэка в Боргаге, от Волосникова, от "Ивана" дяди Васи. Но Соколов ошибся. Это не трюмиловка, это хуже смерти. Это в падлу! Сделать из авторитетного вора шкварного сифилитика, что может быть страшнее?
— Вот псы позорные! — не удержался я от ругательства.
Соколов сделал рукой жест и полез в карман. При этом заговорил:
— Дети помнят добро. В детском доме, один из ребятишек подошел ко мне и попросил меня передать вам одну вещь. Он сказал, что это вам понадобится. Вот она!
Произнеся это Соколов положил на стол, разделяющий нас, самодельную заточку с обмоткой рукояти из бельевой веревки. Я взял заточку, осмотрел ее и быстро сунул за голенище сапога. Железо, из которого она была сделана, явно принадлежало к добротной инструментальной стали, заточка была острой как бритва.
— Кто-то в камере забыл, а я нечаянно нашел, — произнес я как ни в чем не бывало. — Спасибо, гражданин начальник!
— Не могу хвалить вас как злостного нарушителя законодательства, — сказал на прощание Соколов, поднимаясь. — Но быть вашим судьей мне было бы очень затруднительно.
Руки мне Соколов на прощание не подал, хотя было заметно, что он хотел это сделать. Но он понимал, что его руку я не приму: для вора черной масти это было большое западло.
Так мы расстались и больше Соколова я никогда не встречал.
Глава 16. Черная масть
(продолжение)
21 июня 1949 года. 14 часов 14 минут по местному времени.
Тюрьма города Читы.
После допроса от Соколова я вернулся в свою камеру. Настроение у меня было совсем не аховое. Еще бы, узнать такое! Но наличие пики за голенищем сапога прибавляло уверенности.
Когда я, переступив порог камеры, вернулся на свое место, меня обступили бродяги и начали выпытывать, что там да как?
— Параши ходят[155], что над нами тучи сгущаются, корешки! В нашу тюрю заскочили три полковника[156] ссученых. Ломать нас будут!
— Во, дела! — возмутился Котька Ростов. — Хозяин[157] совсем оборзел! Да это мусорской беспредел, в натуре!
— Беспредел! — подтвердил Белка. У Белки раскраснелось лицо, напряглись бугры мышц, словно он готовился к драке. — Что делать будем?
— Коня гони через решку[158]! Шухер большой! Швайки[159] готовить будем!
— Мигом, Фокусник!
Минут через пятнадцать запущенная нами малява разнесла среди арестантов это тревожное сообщение. Арестантов, это означает не всех зэка, а только среди черной масти. К нам в ответ тоже полетели малявы.
Воры, посовещавшись между собой, решили не сдаваться. Тюремное толковище сообща приняло такое постановление: первый, кто из воров попадет в трюм, должен пописать сук, иначе он будет развенчан. Но это известие об угрозе нашему общему спокойствию не только не ослабило воровской дух, но наоборот, подняло его. Из двух камер трое приблатненных заявили, что имеют горячее желание стать ворами в законе. Среди арестантов Читинской тюрьмы я был самым авторитетным и уважаемым, поэтому все малявы от малюток[160] пришли по адресу ко мне.
Еще бы! Мое имя было в воровской среде широко известным. Пахан Воркутинский! Каждый новичок, желающий посвящения и получивший звание вора в законе уже одной фразой: "Меня сам Фокусник принимал в воры", мог заработать нехилый авторитет.
Начались длительные, но необходимые в этом случае, расспросы. Кто из новичков, за что и на каких кичах чалился, кто, как проявил себя, что сделал на благо воровское? Обмен малявами продолжался до вечера. Главный вопрос к кандидатам был озвучен очень жестко: "Готов отдать жизнь за воровское дело"? Но самое-то интересное, этот вопрос ставился не для проформы, не чисто риторический, как ничего не значащая клятва. По решению толковища любой законник мог получить поручение, в котором он превращался в натурального смертника-камикадзе. Я тут посмеиваюсь, рассказывая вам это, но сами просеките: кто на свободе из современных деятелей, стоящих у власти, вступил бы в партию, если бы ему там поставили такие условия? Да никто! Умчались бы со свистом быстрее ветра, виляя толстыми задами, скуля, как псы побитые! Нет, в наши ряды законников шли люди рисковые, готовые на все, одним словом, каждый из них был сорвиголова. Уже почти к самому ужину, прием новых воров состоялся. Каждая абиссиния после длительных споров дала добро и напутственные пожелания. Новоиспеченные законники произнесли торжественную клятву, в которой клялись направить все свои силы на воровское благо и защиту закона. Не законов СССР, тоже воровского. Торжество закончилось тем, что был приготовлен неизменный чифирь, который, как водится, заварили до черноты и пустили в кружках по кругу в каждой камере.
154
Трюмить (жаргон) — издевательства и пытки над честным вором, производимые суками, что бы заставить его перейти в свои ряды. Проводились трюмиловки при поддержке администрации тюрем и ИТЛ.
158
Коня гони через решку (жаргон) — коня гнать — передавать через нитку или веревочку записки или дачки в соседнюю камеру; решка — оконная решетка.