И ещё мысль о литературе. Занимаясь профессиональной писательской деятельностью как ремеслом, автор не может гореть постоянно. Горение вызывается вдохновением, типа шизофрении. Я по себе знаю. А в быту, да ещё в нынешнем безвременье, это нереально. Кропают на потребу. Есть потреба читателя уйти от реалий, ну вот хоть на поездке в метро – вот тебе в руки покет; потом хоть выбрось. Товар. Инфа. Прочитал и забыл, отвлекся, разрядился.
Из Питера написала девушка: хочет всерьёз организовать школу симмеров для пацанов, просит поддержки. Ну, я ей кое–чего посоветовал. Моя поддержка, в основном, моральная. Но то, что находятся желающие претворить мои идеи в жизнь, радует.
На форуме общаются между собой действующие опытные пилоты: Арабский Летчик, Летчик Леха, Гарнаев… Обсуждают особенности освоенных тяжелых типов, сравнивают, комментируют, отвечают на вопросы. Я тихо завидую им, ребятам чуть помоложе меня. Мне этого уже не понять, не догнать. А им повезло налетаться и на советской, и на иностранной технике. Некоторые нюансы мне близки и торкают в сердце. Но моя стезя иная, иной крест.
Включил Круга, и навалилась ностальгия по осеннему Кайеркану. «Косой осенний дождь…» Вот было время! Ну никаких тебе забот: фюрер думал о нас, кушать, пить и спать у нас было в избытке, времени тоже. Наша задача была только одна – хорошо отдохнуть перед рейсом.
Конечно, все плохое быстро забывается. Остается одно хорошее, приятное. Ну и что – я и запомнил приятное. И на всю жизнь этот засранный, каменный, протараканенный Кайеркан будет мне родным. И всегда у меня будет мечта вновь посидеть с экипажами в этой кухоньке, оклеенной жёлтыми осенними обоями, с набитым жратвой холодильником, с негромкими разговорами о жизни за бутылочкой–другой водки, весьма скромно употребляемой, под музыкальный канал телевизора или под мой красненький магнитофончик. А в моей комнатке на тумбочке будет ждать раскрытая общая тетрадь с наметками «Ездового пса…»
Но нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Она давно унесла этот кусок моей жизни в Лету, оставив только теплые воспоминания в сердце.
Только сейчас я осознал, что та стайерская программа, на которую
запрограммирован мой организм, сработала на шестом десятке лет жизни мощным эмоционально–чувственным всплеском, какой у нормального человека бывает лет в 20–30. Результатом его стали мои книги. В их фундамент легли все впечатления тех лет; они ещё эхом отзывались после шестидесяти, этакими душевными афтершоками. От 30 же до 50 я был увлечен процессом летания до такой степени, что все остальное просто не выпускал наружу, либо изливал в дневники. Выплеснулось оно аж в 53 года… а заглохло в 64, может, в 65, после «Страха полета». Все, что я ни делал потом, было лишь ненужными веществами.
Вся моя жизнь была внутренняя. Наружное было вторично, обязаловка, текучка… ушло и почти не запомнилось. А все вехи – внутренние. Никому этого не понять, да никому до этого и дела нет. Для всех я – скучный, неинтересный, необщительный, почти аутичный человек. А у меня от 53 до 65 была настоящая, яркая, сильная, насыщенная, плодотворная жизнь. Вот именно – в возрасте свежей старости. Все, что происходило до того, было лишь сжатием пружины. А сейчас я уже явственно доживаю век. И, думаю, после 70 начнется обвальное, равнодушное старение.
Мне тут во сне привиделось: ощущение ПОКОЯ, такого абсолютного, о котором принято говорить «вечный». Вот это состояние и есть порог смерти. И покой тот был привлекателен именно как наивысшего уровня жизненное состояние. Вот, будучи в том покое, я – и УЗНАЮ ВСЕ, а после спокойно переступлю порог.
С таким состоянием души я до восьмидесяти явно не доживу – да и зачем.
Зацепился глазом за свое эссе, поработал часок… или два. Много слов. Но пока это все преамбула. Допустим, я убедил читателя в том, что авиация в загоне, что нужна государственная воля, наметил приоритеты, остановился на личности Капитана и на исходном материале для формирования этой личности. Теперь нужен конструктив.
Нижайшая производительность труда у меня. Обсасываю каждое слово. И все маюсь сомнениями, что мне нечего им сказать.
Ради чего я пишу? К кому обращаюсь? Может, только чтобы выложить очередной материал в сеть и насладиться тем, что курилку ещё обсуждают?
Вот преследует мысль, что все это напрасно, никому не нужно, устарело и вызовет лишь досаду у читателя.
Вчера дал Наде прочитать наброски своего эссе, получил серьезную критику. Аккуратно, щадяще так, поспорили. И как‑то во мне ясно и холодно прорезалось осознание того, что брюзжание деструктивно и что я застрял в замшелых понятиях. И снова встал вопрос: зачем? Что нового я смогу сказать молодежи? Да ничего, кроме того, что уже сказал в книгах.