— И что же? — настала очередь посла задавать риторические вопросы.
— Быть может, немцы просто не боятся?
— Что, простите? — не поверил своим ушам лорд.
— Вы уж меня простите великодушно, сэр Август, — я даже ладони прижал к груди, чтоб продемонстрировать всю глубину раскаяния. Но Господи! Как же приятно было говорить гадости посланнику сильнейшей в мире державы! — Однако же, мне доносили, что германский генеральный штаб не высокого мнения о силе вашей армии. Могу ошибаться, но князь Бисмарк выражался в некотором роде, что, дескать, если британские вооруженные силы высадятся на континенте, он, канцлер, прикажет полиции их арестовать.
— Глупая шутка, разнесенная по миру нашими недоброжелателями.
— Все возможно, мой друг. Все возможно. Быть может, армия Великобритании достаточно велика и прекрасно оснащена. Однако же! Не станете же вы спорить, что ваши полки ровным слоем размазаны по всему миру?! И собрать их в единую силу — довольно трудоемкий процесс.
— Наш флот способен решить эту задачу.
— Оу, — передразнил я растерянного моим напором англичанина. — Ваш флот силен! С этим не станет спорить никто. На море вам нет равных! Но, мой лорд! Ныне судьбы Европы решаются на полях сражений, а не в морских баталиях. У Германии совершенно нет нужды в поставках чего-либо через океаны. У Германии, знаете ли, совершеннейше нет колониальных владений, чтоб ей потребно было с ними как-то сноситься.
— Это совершенно неприемлемо! — пыхнул губами посол.
— Совершенно с вами согласен! Возмутительно! Но не переживайте. Немцы очень быстро разгромят Францию, и заберут, в качестве контрибуции, некоторые заморские владения.
— Вы полагаете?
— Полагаю, — охотно признал я.
— Вы думаете, вся эта новая германская военная компания нацелена на это?
— Но ведь это логично. Разве не так?
— Пожалуй. Пожалуй, что — так… Тем не менее, мы несколько отклонились от темы нашей беседы…
— Вот как? И о чем же мы уже битых полчаса тут с вами, сэр Август, разговариваем?
— Я имею в виду, ваше отношение к возможному вступлению Британии в войну…
— А причем тут мое отношение? — теперь уже совершенно искренне удивился я. — Мне, признаться, совершеннейше все равно, вступит Англия в войну, или еще подождет. Да и кому, вообще, интересно мое мнение?
— Барон Радовиц заручился вашей поддержкой, и дело, кое он полагал безнадежным, тут же сладилось.
— Случай, — пожал я плечами. — Видите ли, я не особенно жалую Францию.
— Оу, — тут же приободрился дипломат. — Коли вы не жалуете Францию, то питаете к Англии более теплые чувства. Разве я не прав? Или то, или другое. Третьего не дано!
— Вы не перестаете меня удивлять, мой друг. Разделить весь огромный мир на франкофилов и англофилов… Однако! И что же именно заставляет вас думать, будто бы я не могу быть настоящим патриотом своей Отчизны? Император Николай неоднократно повторял, что лучшие друзья и союзники моей многострадальной Родины — это ее миллионная армия при десяти тысячах новейших пушек. И я положительно в том согласен.
— Сколько? Я не ослышался? Вы, ваше высокопревосходительство, изволили назвать число в десять тысяч?
— Ну, да, — дернул я бровью. — Без нескольких сотен, десять. Что тут этакого? Вот с флотом у нас действительно тяжело. Мы, конечно, строим стальные корабли, но так и не придумали, как их правильно использовать. Давеча вот еще десяток заложили…
— Поразительно! Удивительное достижение! — британец прямо-таки лучился энтузиазмом. — Миллион солдат при десяти тысячах пушек! Вот это сила! Вы просто обязаны участвовать в этом неожиданном континентальном конфликте!
— Зачем?
— Ради установления всеобщего мира и благолепия, — привел какую-то фантасмагорическую причину англичанин, и даже откинулся на спинку кресла, как человек до конца выполнивший свое предназначение. По его мнению, был приведен неоспоримый аргумент.
— Да пусть их. Нам с той войны ни холодно, ни жарко, — отмахнулся я. — Хотят выпускать друг другу кишки, так и пусть играются. Россия-то тут причем? Вот, вы, англосаксы! Вам бельгийцы чем-то же дороги? Ведь ради чего-то же вы намерены вступиться за них? Не ради же того, чтоб Германия, не дай Бог, не усилилась настолько, чтоб могла составить вашим торговцам конкуренцию?! Это же стыд-то какой, за столь низменные цели кровь проливать!
— Да-да, — покивал благородными лохмами британец. — Ужас, даже помышлять о таком! Низменное, отвратительно богопротивное деяние — воевать за золото.