— А разве у них есть враги, папа?
— У всех есть враги, даже у тебя…
— …
Хлюпающий носик ткнулся в разноцветную перчатку, и скрывая непрошеные слёзы, Макс отвернулся в сторону застывшего в недоумении парня.
— Зачем вы так? — он неловко поморщился, спрятал перчатки в боковой карман на куртке и потянул к себе парнишку, вытирая сопли и отчаянно задувая своим теплом постылость ситуации и грубость папаши.
— Что такое фланг, и почему нужно подбираться сзади? Они же маленькие — разве можно таких обижать?
— Cына, так это же жизнь… — прерванная суровым взглядом «светлого», как про себя его окрестил Александр, тирада, пропагандирующая реалии жизни, как-то сникла. Он замолчал. А парень ловко опутал мальчика своей улыбкой и теплотой. Он упрямо крошил крошки на маленькую лапку, и старался не смотреть в сторону «вояки» — и чего неймётся-то на воле? Обидная грубая философия позволяла ему ранить не только собственного сына, но и невольного участника этой педагогической катастрофы.
— А ещё, мой сослуживец два месяца провалялся в инфекционке — заразился от родного попугайчика пситтакозом, — не унимался заводящийся Александр.
Парень поднялся со скамейки, стряхнул крошки и, похлопав сочувственно по спине мальчонку, отправился к выходу. Саше, даже привиделся его разочарованный и наполненный слезами взгляд: кажется, обидел…
— Папа, — требовательный тон и изломанная бровь и Александр несётся вслед за парнем:
— Я исключительно нудный старый офицер, не примите за наглость мое приглашение…
Сгорбившаяся словно под грузом спина выпрямляется, да и сам парень, словно оттаивает от скуки, которая чуть не взяла его в плен. Он удивлен, но и майор не меньше — он пригласил куда-то молодого мужчину! Протягивая руку, он уже не слышит ответа, только чувствует прохладную сухую ладонь, доверчиво не по-мужски ложащуюся сверху: "Волохов".
— Можно Женя или… лучше так… Немного холодно для прогулок, но если вы приглашаете — я буду рад.
Они кормили всех: и уток и собак; в зоопарке покормили злющего ворона, который спустился неизвестно откуда и попытался выклевать глаза майору. Макс, умотавшийся неизвестно откуда взявшимся у отца энтузиазмом заснул у него на руках и Женька, отыскивая ключи от машины Саши, обшарил все карманы, доводя щекоткой до исступления «ревнивца». Только предупреждение разбудить Макса и самому найти ключи, спасло его от пытки. Женя жил недалеко от парка. Он не посмел вступить в этот наполненный семейным покоем мир и стоя у ворот, провожал отъезжающий автомобиль. Он вытерпел только неделю и позвонил Волохову.
— Я задолжал вам прогулку. Хочу вернуть долг, но на улице холодно — приходите ко мне.
Александр не отказался. Пришел с сыном и тортом. Ели торт, запивая теплым молоком — Женька простыл и холодильник был завален «животиками» с дешевым молоком.
Жарили картошку и опять с хохотом ели её из сковородки, потому что тарелок в его доме почти не было — одиночка. Но безумно по-доброму, искренне и тепло. Воробушек, так прозвал его Волохов, старался удружить гостям и перестарался — к концу вечера сам разболелся окончательно и слег. Макс остался сторожить парня, поглаживая намокшие от испарины кудри и стараясь упросить дядю Жеку поспать, придерживая маленькую кружечку в руках, заботливо поил его теплым молочком и накрывал сбившимся одеялом. У парня был жар — то ли нервы, то ли простуда. Майор отвёз домой Макса и вернулся к Женьке на ночь. Просто сидел рядом и гладил сухую холодную ладонь и пылающий лоб — температура упала к утру.
Осенний парк, наполненный теплыми мягкими запахами, стал местом для их встреч. Он стеснялся своей неустроенности и того, что майор упорно платил за их «семейные набеги» в тихом пустом кафе. Зимой стало совсем тяжело приходить на прогулку — майор был в командировках и не мог извещать о них Женю . Тот, промаявшись у ворот час, замерзая в осенней прохладной куртке, укутав розовый нос в старый ободранный шарф, уходил и приходил вновь, упорно отбивая холодный ритм ногами в кроссовках. Но, когда майор показывался в конце улицы, а с наступлением холодов, он привозил пацана на «немолодой» ауди, как он её сам обзывал, и тогда Женька от радости зажмуривался и раскрывал объятия им двоим, но в них падал только один — одетый в теплый пуховой комбенизончик малыш в пушистых варежках и валеночках, привезенных отцом с севера. Второй, упорно прятал улыбку в подтянутый ворот свитера — ему не терпелось обнять Женю, взять за руку, поправить обмёрзшие инеем золотистые пряди… Но он не мог — только передавая мысленно приветы от стучащего бешено сердца, через ладони своего сына. Так они и вели Макса в зимний парк аттракционов, держась за руки и, не смея повернуться друг к другу. Протянутый через Макса мост, надёжно удерживал их от безумств. Карусели кружили им голову похлеще вина. Не сводя взгляда с ребёнка, они были в эти мгновения вместе. Они отогревались яблочным сидром, невольно касаясь друг друга кончиками стылых пальцев. Тесный столик на двоих с трудом вмещал маленькую компанию.
Один раз они задержались до ночи и просто разговаривали — болтали. Майор чувствовал себя с парнем ровесником. Он помолодел и больше не выглядел скучным и забитым солдофоном. Только жена, редко бывающая дома не замечала этих перемен. Тёща молчала. Понимала. И молчала: при такой жене — грех не завести любовницу, но это было заблуждение. Макс спал, прикорнув на коленях Женьки, надежно укрытый подбитой мехом отцовской курткой — маленький птенчик нашел свою стаю. Они были вместе, и это была их тайная семья. Макс не открывал её никому, а усталый майор молчал подавно — он не видел в этих встречах компромата. Просто дружба двух людей. «Троих» — мысленно добавлял Волохов.
Когда Любушке донесли, стало поздно отмахиваться от проблемы, но она сдержалась. Не попросила развода, ни увеличения довольствия на пацана, потому что сама хорошо зарабатывала. Просто попросила съехать из квартиры и не демонстрировать свои отношения (а и нет никаких отношений) перед ребёнком. Она хоть и продвинутая девушка, и взгляды у неё самые либеральные, но имидж ломать не хотелось. Семья есть семья — отпуск вместе, а там хоть в борделе гуляй: « Твои генералы не лучше. Не комплексуй и живи спокойно».
« И все-таки, она у меня умница», — восхитился Волохов. И ушел жить на квартиру к тёще.
Откормленный утренними блинами, он шел в родной дом напротив своего нынешнего местопребывания и будил растрепанного с утра сына. Кормил его хлопьями, вливал стакан молока и тащил на шее в садик. "Вот какой у меня папа", — гордо придерживая фуражку отца, посматривал по сторонам Максик.