Бейбарсов все равно согласится. Все в этой жизни давно было предопределено…
Война — это по большей части каталог грубых ошибок.
Уинстон Черчилль
. Вся война слилась в одно большое черное пятно, и перед Таней лишь проносились обрывки фраз, вспышки заклинаний и горечь от смертей. Воспоминаний практически не было. В память врезались лишь смерти дорогих людей, от которых она частенько плачем по ночам. Три — это словно какое-то магическое число, которое будет преследовать ее вечно.
От бессилия Гроттер пнула какой-то камешек, оказавшийся на крыше случайно. Этот камень оказался настолько ветхим, что от легкого удара развалился на части. На три части.
Три.
Таня сглотнула слезы, но не смогла их удержать. Соленые капли ручьями устремились по ее щекам, и за этой пеленой слез она вновь ничего не видела, кроме постоянно мелькающих перед ней лиц мертвых людей. Родных сердцу дорогих людей…
========== Часть 2. Война ==========
…Это было понятно с первого раза — маги были обречены. Как бы отдельные особы, не знающие историю Тибидохса и никогда не слышавшие о войне между Древниром и Чумой-дель-Торт, не надеялись, что Грааль Гардарика задержит нападавших и предотвратит страшную, волнующую умы и сердца войну, все остальные, кто был ровесником Тани или старшее ее хотя бы на год, знали — не пронесет. Не существовало еще преград, которые могли бы сдержать тупую, живущую лишь инстинктами нежить, не позволить ей проникнуть туда, куда стремятся ее нескончаемые орды.
Тибидохс перестал быть защищенным местом в тот самый момент, когда Чума восстала из мира мертвых и протянула свои костлявые, отделенные от тела руки в сторону острова. Нежить медленно, но упорно скапливалась в подвалах Тибидохса, и преподаватели уже не могли сдерживать их натиск. Готфрид, казалось, не видел света и не вдыхал свежего воздуха более двух недель, патрулируя бесконечные коридорчики и тупики в поисках этих тварей. Хмыри и мавки, упыри и прочая мерзость упорно стекались в одно место и замирали там, не нападая ни на одного мага. Все эти существа, неспособные на перемирие даже между собой, вели себя удивительно мирно, ожидая приказа.
Воздух во всем острове вдруг стал каким-то тяжелым и удушающим, мрачное предчувствие приближающейся трагедии вязким киселем разлилось над школой. Все живое на Буяне, как единый организм, жило ожиданием надвигающейся бури, напряженно следя за небом и ожидая, когда рванет.
Чума-дель-Торт приближалась с каждым днем, становилась все сильнее и могущественнее.
И Грааль Гардарика дрогнула. Не было бесконечных, упорных попыток прорвать щит, призванный защищать и оберегать, не было привычных, но зачастую пустых обещаний Чумы положить все живое. Просто в один прекрасный день, когда солнце, обрамленное легкими молочными облаками, было в зените, Гардарика погнулась и… рассыпалась мириадами искорок, сломилась, исчезла. Нет, она не исчезла полностью, конечно: лопухоиды все еще были не способны увидеть Буян, но преградой для Чумы он быть перестал. Впрочем, а был ли когда-нибудь?..
И весь Тибидохс, который мучительно переживал грозное затишье, который жил и дышал готовностью бороться за свою жизнь, оказался не готов. Люди рассыпались в разные стороны, как выроненные неуклюжей рукой кегли, драконы, выпущенные на волю, но не сдерживаемые людьми, грозно взревели и кинулись на людей, гонимые животным, необъяснимым страхом. Суматоха, неразбериха, отсутствие даже намека на организованную работу. Сарданапал, постаревший разом на добрую сотню лет. Таня, кинувшаяся в самую толпу в попытках отловить и защитить Ваньку, который вновь вернул свою магию посредством какого-то непонятного ритуала.
И Чума, с хохотом наблюдающая за простирающимся перед ней беззащитным островом.
***
…Некромаги держались особняком. Всегда одни, всегда втроем, всегда вместе; мрачные, холодные изваяния, усмехающиеся в лицо своей жизни, магии и элементарным законам их мира. Отдельная, необъяснимая и страшная, но так необходимая сейчас сила. Если бы Таню спросили, кто сделал больше всего для победы, она, не раздумывая, назвала бы имена некромагов, соединенных между собой тонкой ниточкой единого дара.
Глеб всегда был их лидером, авторитетом и руководителем, он был сильнее не столько магически, сколько просто морально. Он влиял на девушек даже сильнее, чем их темный дар. Он позволял им чувствовать себя живыми, настоящими и всемогущими. Он один превращал некромагов в единый, живущий одним общим порывом организм. Он один, мрачный и насмешливо ухмыляющийся, легко и издевательски подбрасывая своими длинными, как у пианиста, и смуглыми пальцами тросточку, способную сокрушить почти любую силу на этом свете, являл собой грозное оружие, способное решить исход войны в пользу Тибидохса.
Он не был за Сарданапала. Он воевал не за идею, как горстка особо ярых представителей светлых, не за спасение всего мира, как основная часть тибидохсцев, и даже не за свою жизнь, как оставшиеся темные. Он просто заключил выгодную для себя сделку и, получив обратно всю свою силу, включая могущество Тантала, согласился помочь академику в его нелегкой борьбе. Не клялся, не обещал идти до конца. Просто обещал помочь. И Черноморов знал, что Бейбарсов мог уйти в любую секунду, прихватив с собой Жанну, Лену, а заодно и Шурасика, который в последнее время был неотделим от Свекольт. Но в то же время Сарданапал знал — Глеб не уйдет. По крайней мере до тех пор, пока Таня жива, его будет держать эта губительная для всех, жгучая и вечная, как и сам некромаг, любовь. Светлое чувство, право на которое за некромагом Глебом Бейбарсовым академик Сарданапал Черноморов никогда не признавал.
Некромаги сделали все, что могли, и даже больше, всегда оставаясь в строю, с легкой усмешкой откидывая врагов, невесомыми движениями приближая всех к победе. Они никого не спасали и никому не помогали, даже если их молили об этом, но именно они сделали большую часть работы по борьбе за победу магического мира.
Вот только тогда, в августе, в дни догорающего и оттого настолько яркого и сильного летнего тепла, никто еще не мог этого знать.
— Ванька! — крикнула Таня, резким движениям оборачиваясь вокруг себя на пятках. Толпа уносила ее то в одну, то в другую сторону, и любые ее попытки выцепить из пестрых голов возлюбленного была тщетной. — Ванька!
Валялкин был магом уже больше недели, но ни Таня, ни он сам никак не могли привыкнуть к вернувшейся силе. Для Гроттер сейчас ветеринар был самым беззащитным человеком на острове, которому однозначно требовалась помощь. Ванька был наиболее слабым среди них всех, первым кандидатом для ухода в мир иной — Таня понимала это в данную секунду как нельзя лучше.
— Ванька!
Но Ванька не отзывался — он просто ее не слышал. Толпу лихорадило и бросало туда-сюда, человеческое море лилось бессистемно и ужасающе быстро, стремительными порывами утекало подальше от стен замка, словно на этом маленьком острове было хоть одно защищенное место.
Таня вновь огляделась, но не увидела ни одного знакомого в этой толпе. Какие-то серые лица совсем еще детей, однозначно учеников школы, и почтенного возраста магов проносилось мимо нее, сливаясь в одно бесконечное пятно…
Гроттер еще раз позвала Валялкина и, не получив ответа, замерла, опустив руки и не зная, куда бежать дальше и что делать. Людская волна, замечая препятствие на своем пути, поначалу пыталась смести девушку или потащить ее за собой, но пошла по пути наименьшего сопротивления и предпочла обогнуть Гроттер, просто не обращая на нее внимание. И Таня тоже не обращала — она стояла рядом с подвесным мостом, почти у стен замка и не знала, что дальше делать. Куда бежать, кого звать, с кем сражаться. Ветер растрепал ее волосы — одна прядь налезла на глаза, а вторая упорно лезла в рот. Таня даже не заметила ее. Не убрала, не заправила за ухо, как всегда делала. Ее поглотила несколько другая паника, не та, что заставляла бежать орды проносящихся мимо людей. Это была безразличная ко всему, разливающаяся по всему телу слабостью паника, не желающая давать ей мыслить здраво.