К нежити стандартной, понятной и сильной лишь в сумме добавилась сила новая и неукротимая, созданная фантазией колдуньи. Восстали мертвяки. Кружили в воздухе Мертвые Грифы. Земля исторгала из себя чудищ настолько страшных и кровожадных, что у них до сих пор не было названия. Было заклинание, способное вернуть их в бездну — этого достаточно.
Это ждало защитников Тибидохса каждый день, и выдержать подобный темп даже не физически, а морально, было практически невозможно. Каждый искал свою силу в чем-то или ком-то другом.
Таня сегодня нашла ее в Глебе Бейбарсове. Нашла окончательно и бесспорно-ясно, утвердившись в мысли, что здесь ее жизнь. Сарданапала Черноморова не было уже месяц: некому было сказать, что некромаг несет лишь смерть. Да и посчитал ли академик сейчас именно так?
— Таня?
Ягун поймал ее в одном из безлюдных коридоров, куда Таня свернула после завтрака. Это был ее каждодневный ритуал: прижаться лбом в чуть прохладной стене замка и вести с ним мысленный диалог.
— Ягун.
— Таня… — Ягун стоял, желая что-то сказать, и Таня поняла, что отчаянно хочет сбежать. Потому что сейчас они поругаются. А что будет… потом? — Таня… Ты его предаешь?
— Кого? — усталый голос. Полное нежелание понимать двусмысленные фразы.
— Ваню. Я уверен, что он не хотел бы, чтобы его любимая девушка бросалась в объятия некромага, быстро забыв о своей предыдущей любви, стерев из памяти старого друга.
Раздражение даже не появилось.
— Идет война, Ягун. Любое событие, каким бы долгим оно не было в мирной жизни, ускоряется в несколько раз. Я не забыла о Ване — но сейчас мне нужно большее, чем воспоминания о былой любви. Мне нужен человек. Как у вас с Катей.
— Причем тут я и Катя? Некромаг — он всегда некромаг, Таня, и неважно, война кругом или нет. Он убивает тебя, мамочка моя бабуся, посмотри же…
— Он? Меня убивают друзья, неспособные понять меня, Ягун! Меня убивает нежелание этих друзей меня понять. Конечно, у тебя есть Катя — тебе есть к кому возвращаться и ради кого жить. Так же, как и ей. В вас живет ваша любовь, Ягун! А что есть у меня: мертвые воспоминания о Ваньке? О мертвом нужно помнить, но отнюдь не тогда, когда оно постоянно рядом с тобой, постоянно в тебе. Нужно помнить о живых, нужно жить живыми. Мне жаль, что меня окружают друзья, которые меня не понимают…
— Тебе жаль, что я твой друг? Бейбарсов убивает тебя, Таня.
Вспышки заклинаний, круглые сгустки энергии, несущие смерть, орда нежити. Таня сражалась уверенно, зная, что ничто ее не достанет. Рядом держался Бейбарсом, легкими движениями руки очищая пространство перед собой. Параллельно он держал щит над Таней, укрывая ее от опасностей.
Он не убивал ее — он защищал.
Он защищал ее постоянно, словно боялся, что Таня в одно мгновение станет лишь мертвым воспоминанием. Защищал рьяно и отчаянно, как зверь защищает свою добычу.
Ее защищал Глеб. Ягуна не защищал никто.
В тот же вечер, стоя над мертвым телом друга, Гроттер отчаянно жалела, что последними ее словами, сказанными внуку старой богини, были жестокие слова сожаления о годах дружбы. Таня сожалела, что последний их разговор стал именно таким: без криков и угроз, но с фразами, бьющими больнее заклинаний.
Таня очень хотела сказать Ягуну: «Прости», хотя бы сейчас, хотя он ее уже не услышит. Она собиралась с силами, напрягала голосовые связки, разлепляла не слушающиеся губы — но так и не смогла ничего произнести. Это было неправильно — извиняться перед мертвым вместо того, чтобы извиняться перед живым. Время извинений прошло. Оно прошло там, когда закадычные друзья разошлись в разные стороны в пустом коридоре в Башне Приведений, унося в груди обиду друг на друга. Сейчас было поздно.
Катю положили тут же, хотя ее телу, по сути, было все равно, где лежать. Они не жили долго и счастливо, но умерли в один день.
Таня наклонилась и сжала их ладони в своим — всего не секунду. В следующую секунду она соединила их руки вместе: друзья бы одобрили.
***
…Это смерть? Или все еще жизнь? Или то, что расположено между — то, что многие зовут существованием.
Они сошлись. Не стихи и проза, не лед и пламень. Сошлись два некромага, несущие в себе разный дар. Одинаковые по силе, но отличающиеся по опыту. Некромаги, способные уничтожить друг друга.
Чума-дель-Торт хранила лишь ненависть ко всему живому. Глеба поддерживала любовь.
Чума-дель-Торт осыпала своего соперника вихрем красных и синих искр, не замолкая ни на секунду. Глеб продолжал отбиваться.
Чума-дель-Торт горела. Глеб сгорал.
Чума-дель-Торт убивала. Глеб защищал.
Они были равны во всем — и совершенно, абсолютно разные.
Таня поняла, что забыла, как дышать. В ту же секунду она забыла даже, как жить. Почему-то вспомнился разговор, произошедший вчера в комнате Бейбарсова. Точнее, теперь в их общей комнате.
— Это ведь никогда не закончится? — Таня пропускает между пальцами волосы Глеба — ее это успокаивает.
— Что именно?
— Война. Смерти. Чума-дель-Торт.
— Все заканчивается. Главный вопрос здесь: когда?
Когда?
Чему суждено было закончиться сегодня. Роману под названием «Война с Чумой»? Или лишь главе «Очередная любовь Тани Гроттер»?
Вспышка ослепляет всех, и волна мощнейшей магии ядерным грибом разрастается в пространстве. Таня всем естеством ощущает гибель чего-то живого. Но чего?
Когда ослепительный свет пропадает, на месте некромагов никого нет.
Таня бежит туда, даже не зная, что она хочет найти. Это не выжженное пепелище, не голая земля, не пустыня. Трава примята лишь там, где стоял Глеб. Больше никаких следов. Разве что кроме того, что здесь никого нет.
— Глеб, — зовет она слабо. — Глеб. Глеб!
— Я е увую ео, — сообщает голос рядом с ней.
— Его нет, Таня, — с другой стороны.
Жанна и Лена. Те, кто чувствуют Глеба в любой точке пространства, даже если между ними миллионы световых лет.
— Ты можешь пожить у меня, Таня, — сообщает Гробыня через пару часов, когда кучка выживших вновь собирается в Зале Двух Стихий. Их так мало, что за столами есть свободные места.
Таня понимает, что Гробыня — единственный человек из прошлого, который у нее есть. А еще Таня чувствует, что завидует Гробыне. Она жива, жив Гуня — они вместе до тех пор, пока смерть не унесет их друг у друга.
И Таня отказывается. Пытается жить в мире лопухоидов целый год: жил же как-то Глеб среди них абсолютно без магии. Но Гроттер не может.
Через год она прилетает в Тибидохс, чтобы вспомнить все то, что так тщательно хранила от себя. Потом возвращается через еще один. И еще. И еще.
Тибидохс уже нельзя восстановить. Школы больше нет. Планы Медузии о перестройке замка остаются лишь планами.
Когда через пять лет Таня получает от доцента — теперь уже академика — Горгоновой письмо с предложением преподавать нежетеведение в школе магии для трудновоспитуемых подростков «Скаредо», она сначала удивляется. Но соглашается — ведь в этом мире все предопределено.
Горгонова для нее наставник, друг и спаситель. Почти как Сарданапал для Медузии. Не хватает разве что одной характеристики — но ее и не будет.
В кабинете Гроттер висит два портрета: академик Сарданапал Черноморов смотрит мудро — следит за каждым из студентов. Глеб как всегда загадочен и холоден — некромаг. «Это человек, спасший нас всех, — говорит о нем Таня. — Всегда спасавший. Только мы это поздно поняли.» Студенты смотрят на него с трепетом, вспоминая лекции о войне с Чумой. Им не рассказывают о его детстве, о крови вепря и зеркале Тантала. И Таня об этом никогда не расскажет. Также, как никогда и никому не покажет хранящуюся у нее в комнате папку с портретами — на всех них изображена одна рыжеволосая ведьма.
У них нет общих фотографий. Фотографий Глеба вообще не существует в природе. Нет фотографий Сарданапала, Ваньки и Ягуна. Они у нее в голове. Ворох старых фотографий, который дороже всего на свете.
2016 — 2020