О чем же здесь забыли? И где-то страх все скрежетал меж линий передач в полосках перемен на черных проводах все обходил в замен. Розалинда держала Матвея возле себя, прижимая к стене, закрывая собой. Она не боялась ничего, смерть сейчас не беда, ей сказали - стать Вороном, а когда, вот когда…
- Госпожа, берегитесь!
Голос был опьянен, снайпер вдруг все ж промазал, цель его был Цетон, рикошетом от стенки… И пространство в огне, все расколото, льдинки осыпались в зале… Руки пели как плети, а Цетон отбежал, Розалинду одну лишь на руках он держал…
Пространство застыло.
- А Матвей? - цепенея, зыбко вился вопрос.
Тишина.
Сердце тихо остановилось, отпуская душу врозь, вот теперь вдруг стало ясно, что такое есть любовь, слишком ясно, слишком поздно. Мальчик оказался мертв, он лежал лицом вниз, к земле, и не казался мертвым.
Руки закривились ясно, Розалинда подошла, снайпера уже убили, той струной, что не спасла. А Цетон стоял и слушал плач ее и звонкий смех.
- Вы… смеетесь?
Ужас.
- Смех не нужен, я и есть тот тяжкий грех… Мотя спит, а те убиты, и я вновь сошла с ума, ты змея, ты змей извитый, ты так ждал его конца! Я же знаю, нет! Не верю! Это страшно! Это здесь! Нереально! Я не верю! Как дальше жить? Как дальше жить?
Ее плач звучал без слез воем, казалось, скоро сердце лопнет, и они прольются кровью. Как же так, ведь столько кропотливых сил, столько любви и веры, а на деле… Как мир жесток случайностями, нет здесь сил, способных отвернуть беду, пришедшую навеки.
- Что дальше жить?..
Послышался вдруг крик, Цетон не знал, куда идти, куда вести ее, откуда прятать. Здесь не осталось никого, лишь рельсы упирались в небо, слякоть для потери памяти, а эта память никогда, как никогда… Она застыла, как изваяние, она все поняла…
- Ведь ты его не спас, ты выхватил меня, а мог бы просто загородить собой, ведь ты же Ворон, это ты его убил!
- Но госпожа… Мои слова излишни, понимаю… Однако пуля бы задела вас, мое же тело не из стали, а снайперская винтовка пробивает насквозь…
- Какое уже мне дело? Ты ослушался не раз… Ты видишь… Он же мертв… Поверить не могу… Он… умер… Он убит…
И Розалинда, вновь безумная совсем, перевернула, словно куклу, тело с лицом, укутанным снегом. Большего греха не знает мир, когда бы только в сто раз и хуже не придумал человек… Мальчик остывал стремительно, хотелось, его согреть - бессмысленно. Не верилось, все нереально, это сон! Все сон! Все сон! Но нет ведь… И, если даже сон, то не проснуться от него, от жизни пробуждение одно…
- Он умер… Он убит… Его здесь больше нет, вот в этом юном теле… А как же так? Я помню, на руках его я в детстве уносила в спальню, играли мы, я его улыбки ловила, словно солнышки вдвоем с Алиной… Хоть она жива… Так где мой револьвер? И это ведь вина… Ах, вот он, все…
- Нет, госпожа, не смейте делать так! - остановил порывисто Цетон, но остолбенел от улыбки на лице госпожи, улыбке безумия и адского чада из-под растрепанных ведьминых волос. Отчаянье и боль достигли предела.
- То я не для себя…
- А для нее, ведь верно? - озадаченно молчал, все направляя, словно в нужное русло.
Но Розалинда смолкла, лед вновь сковал ее, и слезы улеглись.
” Теперь готова… Будь же ты свободна… Пора ей рассказать? А мне дорога ведь жизнь…”
- Госпожа… Теперь вы должны знать правду…
- Да, Цетон, она должна знать правду! - послышался внезапно неуместный смех, и появилась она сама, паучиха во гневе, вся в черной коже с черными глазами и с черною душой: - Она еще не Ворон, но все же… Ты никогда не сможешь контролировать ее силу! Знай!
- Однако… Мы договорились…
Розалинда отстранила слугу, на всякий случай вскинув револьвер, и что-то подсказало, что тем снайпером была как раз она, а не второй.
- Нет, пусть расскажет все, иначе…
- Постой, я сам! Не искажай же слов моих, ты, паучиха.
- Вот и расскажи, а я послушаю.
- С начала самого? Иль самую суть?
- Уж не тяни, скажи ей, наконец, что мы играли, а игры Воронов всегда и не на жизнь, а на смерть, этот фарс был мой, но ваш Цетон всегда знал, где ловушки, и часто сам же строил их.
И вправду, если в офис позвонили тогда, то, значит, кто-то знал, что там окажутся люди и не просто люди, а именно они с Вороном, а так же Цетон всегда знал адреса, где прячутся злодеи и всегда их вычислял. Розалинда сморщилась и вновь с ужасом оглянулась на брата, нет, его тело, казалось, что душа стоит подле и смотрит. А вокруг все падал, обжигая, горячий снег, и страх сильнее лжи, как смерть сознания вплавлялся в “мозговой горошек”, да это если так, то дом - “дощатый саван” - не спасал.
- Вот я для вас здесь враг, столь мерзкий, столь желанный, чтоб убить, но все-таки безо лжи.
Говорила странно та, которую именно теперь хотелось убить, не только ее и ее только, крутящую черные локоны возле высокой прически, отражающей неприятные стрелы раскосых хитрых глаз:
- А я все же не вру. Ну, так, Цетон, когда услышим оправданье? Я головы снести теперь ей не могу, ее отчаянье достигло точки знанья, пора раскрыть все тайны на ветру.
- Да, да, сейчас… Вся суть лишь в том, что вы моя, я вас люблю и… править бы хотел во славе с вами, о, Розалинда, госпожа моя. Я вечный раб, но я для вас король. Вы - Уникальная. Ведь видели уже, что делается с Вороном, не смерть, а вечный круг агонии вне ада на земле.
- Любовь для Ворона лишь только эгоизм, ты никогда бы пожертвовал моим несчастным братом ради той любви, ты бы оплакал и меня, и, может быть, себя, но не его. Не так устроен ты.
Голос Розалинды звучал беспощадным приговором, Паучиха морщилась:
- Прощайте, сантименты. Скажи короче, ты, король и шулер, ты, злодей, предатель! - вдруг злилась паучиха, кажется, Цетон пошел против законов Воронов.
- Вы Уникальная, и ваша сила в том, что вы способны даровать человеческую смерть Ворону, вы способны убить любого Ворона с одного удара или выстрела, вы слышите меня?
Взгляд Розалинды вдруг остекленел, а на губах застыла хрупкая улыбка, расшифровать ее - что гербарий не ветру проверить, страшно.
- И ты хотел убить господина Отчаяние и самому захватить трон! Ты собирался править вместе с ней! Подлец, предатель!
Паучиха злилась, женский страх жестокой формалистки разгорался в ней, все собрались не просто так, все ждали, когда появится она, Уникальная, Катарина, страшное чудовище, жившее в Лилии с рождения, прятавшееся в ее безумии. Паучиха продолжала:
- Я решила, что твой отец уж очень ничего, его отчаянья доносился сладкий аромат, тогда же подошел Цетон, сказав, что будет Вороном дочери, а ее отчаяние необходимо подготовить для поглощения, и я поверила. Игра… Все эти переплеты, все игра! Он был заодно со мной, он знал каждого из этих бандитов, он обещал им награду… И одно только он не знал и не понимает до сих пор! Ты ужасное существо, ты монстр, Катарина, мы все боялись веками появления, а ты среди людей, да, дети, такие как ты - Цветы Зла, а не жизни, вас всех бы под откос еще и до рождения! Откуда? И почему Цетон?
- Не злитесь, тетя, вам ведь не к лицу, - послышался потусторонний нарочито детский тон, и Розалинда вновь нехорошо улыбнулась, так, что рот скрывал разрезом глаза: - Вы просто завидуете, так?
- Нет, Розалинда, все не так… Она права… - неловко и понуро молчал Цетон, как будто рухнул план, и план на лжи когда-то дает трещину всегда, а трещина разъедается кислотой, ничто ее не держит, так рушатся слова, мечты и страны.
- Да, он готовил вас, как блюдо, как лучший соус. Знаете ли вы…
- Замолкни, паучиха, я сам скажу… Вот это мой рассказ: Розалинда, это все правда, она говорит ее, потому что боится, что при “правильном” развитии вы станете чудовищем, тем чудовищем, которое уничтожает все живое на своем пути, превращая его в одно лишь отчаяние.