– Так не будет! Я залечу, – не выдержала гнетущей тишины лэгиарни. – След, конечно, останется. Но… так не будет.
– Да ладно, – вздохнул Ворон. – Зато бабы больше вешаться на шею не станут! У меня теперь надёжный оберег есть от всяких змей. Больше ни одна гадина не укусит.
– Не надо всех ровнять… Ты ещё полюбишь снова.
– Нет уж, хватит с меня! Ещё одной такой любови любовной я не переживу.
– А если второй раз всё сложится совсем иначе? И ты сумеешь счастье своё обрести…
– Одному как-то спокойнее. Я так скажу: в жизни только на самого себя полагаться можно. Ну, разве что… она на тебя будет похожа…
Миланейя старательно делала вид, что не расслышала его последние слова.
– Неужели достойных среди людей совсем нет? Я думаю, зря ты так дурно про женщин…
– А я думаю, моя миледи, что ты ничегошеньки не понимаешь в смертных. Ты тут живёшь, в этом лесу, среди птичек и цветов, солнышку улыбаешься, росой умываешься. И сама чистая, как та роса утренняя. Ты даже представить себе не можешь, сколько там, за пределами Лэрианора, грязи, дерьма и подлости. У людей в башке одно золото! У баб в особенности. Ты по себе всех судишь! Но ты такая – одна-единственная. А они другие, совсем другие. Ты же… как сама Мать Мира. Неземная. Словно дух мироздания. Я, на тебя глядя, молиться скоро научусь.
Миланейя смущённо отвела взгляд, улыбнулась тепло и застенчиво.
– За всё то, что ты для меня делаешь, я тебе до последнего часа своего благодарен буду, – серьёзно добавил Эливерт.
Он сейчас не кривил душой. В последнее время сердце его познало слишком много противоречивых чувств.
Он не забыл предательства, и порой ему казалось, что больше он никогда в жизни ни одной женщине не сможет верить. Память упрямо подкидывала и в снах, и наяву яркие кусочки из его прошлого с Аллондой.
Белокурая настырно не желала покидать его мысли. Она смеялась ему в лицо, тянула руки, приходила по ночам нагишом и забиралась в его постель. И он просыпался от этих кошмаров с криками. Обрывки их разговоров, её речи, которые теперь казались такими двусмысленными, такими лживыми – всё это возвращалось снова, снова и снова. И это сводило с ума, а душу наполняло мёртвой стылой пустотой.
Так в сердце Ворона поселилась холодная презрительная ненависть ко всему женскому роду, которая с каждым новым днём крепла, росла, пока не стала полноправной хозяйкой, вытеснив все прочие чувства.
Но она (та, что была рядом все эти дни) действительно была иной. Он тянулся к её свету, как тянутся к солнцу травы, понимал, что никогда не взлетит так высоко, но ничего с собой поделать не мог.
Миланейя была очень красива, и он всё чаще ловил себя на желании прикоснуться к лэгиарни как бы ненароком. И дело было не в том, что у него давно не было женщины. Когда ты живёшь где-то на грани между бредом и смертью, меньше всего думаешь о любовных утехах. Ах, если бы всё сводилось к обычной похоти…
Да, она была красива, и её невозможно было не желать. Но всё нарастающее ощущение в душе у Ворона невозможно было объяснить просто стремлением уложить Миланейю в постель.
Они слишком много времени проводили вместе.
Эл пытался понять, что с ним происходит. И самое верное слово, что приходило на ум, звучало как «поклонение».
Сейчас слова Эливерта смутили лэгиарни.
– Это моя жизнь, моя стезя – спасать других, – пожала она плечиками, отвела за торчащее ушко солнечную прядку волос.
Совершенная красота, неземная… Словно лучики рассвета в утреннем небе.
– Стало быть, ты со мной так нянчишься лишь потому, что долг велит? – осторожно продолжил Эл.
Миланейя ответила не сразу.
– Нет, не только долг…
Она, по-прежнему избегая смотреть в глаза, протянула руку к его лицу, чтобы оценить, как заживает шрам, но Эл перехватил её ладонь, осторожно поднёс к губам, нежно поцеловал кончики пальцев, почти прозрачную кожу тонкого запястья. Она не спешила отнять руку, и Ворон осторожно потянул девушку на себя, обнял за плечи, заглянул в изумлённые глаза цвета первой весенней зелени. Миланейя только ахнула, когда он потянулся к её губам…
Но… Она не ответила на поцелуй. Напряглась и отстранилась, насколько позволяли его объятия.
– Никогда так больше делать не смей! – впервые в её голосе было столько холода.
Ворон мгновенно убрал руки и теперь уже сам отвёл глаза.
– Прости! Забылся… Ясно-понятно, разве я пара тебе? Особенно нынче, с такой-то рожей! Бродяга и уродец, а посмел лапать миледи и…