К полудню отряд углубился в горы, и Абдалла нашел еще одну тропу, ведущую прямо на восток. Под густыми древесными кронами было прохладно, люди и животные двигались в бодром темпе, не ощущая усталости, и Серову чудилось, что впереди их ждет не схватка с жестоким врагом, а пикник с шашлыками. Вокруг буйствовала весна, более щедрая и яркая, чем жаркое лето в Подмосковье. В узких глубоких каньонах, заросших розовыми цветущими олеандрами, слышался рокот бегущей воды — то ожили сотни уэдов[98], питаемых снегом горных вершин. Эти вершины, то каменистые и покрытые жесткой травой, то одетые льдами, высились над изумрудным поясом лесов; волнистые очертания ближнего хребта и дальних, еще более высоких, словно текли бесконечной чередой с запада на восток, радуя глаз фиолетовыми, голубыми и розовато-лиловыми переливами. Вверху синело небо, разорванное в клочья древесными кронами, и солнечный свет, пройдя сквозь зеленый полог, падал на землю тысячей призрачных, полных сияющих искр колонн.
Шагая вслед за Абдаллой, Серов вспоминал службу в Чечне, не очень долгую — был он там пять месяцев, — но оставившую след. Точнее, следы, и в душе, и на теле… Вертолет со всем их взводом упал, подбитый ракетой, Серов и его сотоварищи чудом остались в живых — спасло искусство пилота да то, что летели метрах в десяти над лесом. Первый случай, когда смерть рядом прошла и по лицу крылом задела… Первый, но не последний; потом в бэтээре горел, трех ребят потерял из вверенного под команду взвода и сам был ранен. Чечня — южный край, там тоже горы и леса, пусть не такие роскошные, как здесь, однако похоже… Львы не водятся, зато под каждым кустом — по снайперу… Мог ли он тогда представить, что занесет его в Вест-Индию, а после — в Африку?.. Мог ли вообразить, что станет пиратским вожаком и поведет своих бойцов против другого пирата?.. Что будет у него фрегат с медными пушками, команда их сотен висельников и любимая жена, родившаяся в семнадцатом веке?.. Чушь, абсурд! Однако… Позади зашелестели голоса. Серов прислушался.
— Разрази меня гром! — Это был Мортимер. — Не худо бы пошарить в доме у Одноухого козла… Домишко, видать, богатый!
— Хр-р… Кр-ретин ты, Мор-рти, пустая башка! Наше дело — Стур-ра с пар-рнями отыскать, взять Кар-рамана и девчонку — и смыться по-тихому. А ты — по-шар-рить, пошар-рить… В волосне своей шар-рь и блох лови!
— Стур, девчонка капитанова… отыскать, освободить… Это все очень бла-а-родно, Хрипатый, но отчего не уцепить какую ни есть мелочевку? Колечко там, монету или камушки… Батюшка мой покойный говаривал: от пустых карманцев в душе печаль, а в животе…
— Ведр-ро помоев на твоего батюшку! Если задер-ржишься — бр-росим! Пусть сар-рацины яйца тебе отр-режут и скор-рмят псам!
— Ты, боцман, не горячись, — раздался голос Брюса Кука. — Морти, конечно, трепло, но по большому счету прав. Взять усадьбу — и ничего не тронуть?.. Это не по обычаю! Это…
Конец фразу потонул в гуле голосов:
— Серебро и посуду брать не стоит, но золотишко…
— И камушки, камушки!..
— Все одно, сарацины сами разграбят, моча черепашья…
— Обшарить по быстрому…
— А чтобы в доме не вопили, всех — на нож!
— Всех нельзя. Одноухого капитан трогать не велел.
— Его и не тронем. А остальных…
Серов обернулся, оглядел свою ватагу и произнес:
— Лес тут густой и ветви у деревьев крепкие. Кто хочет на них повисеть? Ты, Мортимер?
Позади воцарилось молчание. Потом Хрипатый буркнул:
— Слышали капитана, недоноски? Ну, так шевелите костылями поживей!
«Как дети малые», — мелькнула мысль у Серова. В его цивилизованные времена алчность рядилась в разные одежды, прикрываясь то благом народным, то заботой о своем семействе или государственными интересами, но здесь она была неприкрытой, как язвы на теле нищего. Высокие понятия о долге, верности и рыцарской чести соседствовали с корыстью, жестокостью и злобой; на одном полюсе был де Пернель, на другом — пожалуй, Тегг, с его советом не доискиваться правды, а стрелять. Самое странное, что оба были дороги Серову. «Контрасты эпохи», — подумал он и вздохнул.
Часа за два до заката, одолев десяток миль, они остановились и принялись обустраивать лагерь. Развьючили мулов и пустили их пастись, развели костер, набрали воды в ближнем ручье, и скоро в лесу запахло жареным мясом и подогретыми над огнем лепешками. Для ночлега Абдалла выбрал прогалину на горном склоне, заросшую травой. С юга, запада и востока ее обступали густой кустарник и могучие кедры, ниже зеленел дубовый лес, а на горизонте темнели скалистые вершины, словно войско марширующих гигантов в причудливых шлемах. Солнце висело над далеким хребтом, от скал и деревьев протянулись длинные тени, накрыв людей вечерним сумраком. Стало прохладнее, и корсары жались к огню.
— Когда-то тут быт равнина, — произнес Абдалла, вытянув руку на север. — Совсэм ровный мэсто до самый морэ. Гора, много гора, стоят в западный край — там, где нынче правит Мулай Исмаил.
— Это невозможно, — возразил Серов. — Тут всегда были горы — по крайней мере, всегда на людской памяти.
— Людской памят — короткий, дон капитан. Суфии сказат: памят — как слэд вэрблюда в пэсках: дунэт вэ-тер, и слэда нэт. — Мавр помолчал, огладил бородку; в его темных глазах мелькали отблески костра. — Давно это случилос… Горы из западный край рэшит поклонится Аллаху, а гдэ это сдэлат лучше, чэм в Мекка? И горы пойти на восток… Одни горы был богаты с золото и серебро, другой — бэдны, и потому нанялис слугами богатых гор, трэтий свэршать хадж благочэс-тия, чэтвертый шэл, чтобы вымолит прощэние за грэхи умэрших гор, тэх, что нэ успэли увидэт свэт божьей истины… Самый могучий горы шагал в чалма из облаков, а впэреди быт Джэбел Загуан, подобный льву — тот, что сэйчас стоит у Тунис.
Легенда, понял Серов, он рассказывает легенду! Должно быть, эта история насчитывала тысячу лет — столько, сколько арабы жили на берегах Западного Сре-диземья.
— Дэн был жаркий, и когда пришла ночь, один гора захотэл совэршит омовений. Долго искал вода, потом найти болото, влэз в нэго и застрял. Нэ выбратся ему! Начал плакат и стонат, и услышат его Загуан и всэ другие горы. Они остановится и думат, как помоч. Но тут спустилас тьма, а джинны — тэ, что почитал нэ Аллах, а Иблис, — послал ужасный холод, и всэ горы-паломник замэрз и погрузился в сон. Вэчный сон, глубжэ смэрт! Так они и стоят вдол морской бэрег, стоят много-много лэт, и будут стоят, пока…
В кустах раздался шорох, корсары вскочили и бросились к деревьям, подальше от света костра. Этот переход от покоя к готовности биться с неведомым врагом был стремителен; миг, и мушкеты глядят в лесную чащу, палаши обнажены, глаза сверкают хищным блеском.
— Кабан, — сказал Жак Герен.
Безъязыкий Джос Фавершем, обладавший отличным нюхом, замотал головой.
— Джос говорит, что от кабана должно вонять, а вони он не различает, — прокомментировал Брюс Кук.
— Тогда баран!
— Горные бараны тоже вонючие. В кустах снова хрустнуло.
— Не звер-рь, человек, клянусь пр-реисподней! — рявкнул боцман. — Звер-рь бы смылся, а этот чего-то высматр-ривает!
— Олаф, Эрик, Стиг, заходите слева, Джо, Алан и Люк — справа, — распорядился Серов. — Остальные будут со мной. Ну-ка, парни, найдите мне этого кабана!
Шестеро корсаров исчезли в зарослях. Послышались шум, ругательства, чей-то сдавленный вопль, и не прошло и пяти минут, как из кустов вылез Стиг. На его плече, отчаянно дрыгая босыми ногами, болтался парень в рваном балахоне, подпоясанном веревкой. Стиг опустил добычу у костра, пленник ринулся было бежать, но скандинав ухватил его за длинные черные волосы. Глаза паренька испуганно блестели. На вид ему было лет пятнадцать.
— Мальчишка, — сказал Серов, приглядевшись к пленнику. Тот не походил на араба: лицо широкое, нос короткий, губы пухлые и кожа заметно посветлее. — Что он тут делает? Ну-ка, Мартин, расспроси парня. И скажи, чтобы не трясся! Мы его не съедим.
98
Уэды — временные водные потоки, текущие с гор, не достигающие моря и исчезающие в жаркий сезон. В описываемой части Северной Африки постоянные реки, за небольшим исключением (Мулуя, Шелифф, Суммам), отсутствуют.