В следующую же субботу он взял такси и поехал на открытие выставки Джареда По. «Бумажные порезы» оказались не настоящей галереей, конечно, просто бывший склад, слегка (и только слегка) приведенный в порядок, со скромной вывеской у входа. Внутри было пять-шесть десятков человек и лабиринт из панелей, на которых красовались фотографии Джареда По в тонах сепии, отпечатанные на матовой коричневатой бумаге и обрамленные в ржавую сталь или сверкающий хром.
Джозеф Лета сунул пятерку в пластиковую коробку для пожертвований у двери и двинулся между группками изучающих выставку людей. Его сердце забилось чаще, стоило такси свернуть с Фелисити на Рыночную улицу, и теперь он опьянел от адреналина и бешеного пульса. Вот он, идет меж Ними и Их приспешниками, андрогинными телами в латексе, коже и сетчатых чулках. Лица раскрашены мертвенно-белым, как черепа, глаза — черным, как пустые впадины. Губы и брови проткнуты кусочками металла и кости, украшения напоминают обломки, оставшиеся после промышленной катастрофы. Они не обращают внимания на него, убийцу среди Них, просто продолжают распускать перья и позировать. Никогда раньше он не чувствовал себя и вполовину столь могучим, как в тот миг: в окружении врагов и явно невидимый для Них.
Джозеф Лета прихватил один из своих желтых блокнотов и механический карандаш. Он останавливался перед каждой вывешенной на панели мерзостью, изумленный и завороженный откровенностью, с которой Они выставляли напоказ себя, свои извращенные образы и подобия на бумаге. Он аккуратно делал заметки, записывая названия и номера фотографий, краткие, но осторожные описания каждой без исключения.
Когда он осознал, что кто-то смотрит через его плечо, то резко обернулся, прикрыв рукой свои записи. Нарушитель оказался высокой тварью, замаскированной под женщину, тощей как пугало и бледной как мел, словно каждый миллиметр обнаженной кожи был выбелен. Оно было одето в потрепанную черную футболку с отодранными рукавами и воротом, обтягивающие как вторая кожа черные штаны, под которыми не было заметно ни малейшего признака гениталий — если там вообще было что скрывать. Между тонкими черными бровями была нарисована красная точка, вроде бинди у индусок.
Оно улыбнулось, продемонстрировав идеально ровные зубы, и сказало бархатистым голосом, не мужским и не женским:
— Вы пишете для газеты?
— Нет-нет, — ответил он, удивляясь спокойствию в собственном голосе, ни следа поднявшейся внутри паники, страха, что его все-таки разоблачили. — Я всего лишь студент.
— О, — сказало оно извиняющимся тоном и моргнуло. Что-то было не так с его глазами, но что именно, он не мог сказать. Он снова бросил быстрый взгляд на фотографию, которую изучал до появления существа.
— Он по-настоящему хорош, верно? Не один из этих никто с их фетишистскими снимками для любопытных-но-не-покупающих.
— Да, — прохладно согласился Джозеф Лета, стараясь не выдать излишнего энтузиазма. — Хорош. Он, ну…
— Истинный, — решительно закончило за него существо. — Он истинный.
Джозеф Лета пристально уставился на фотографию, молясь, чтобы это ушло поскорее, удовлетворив свое любопытство. Оттиск назывался «Сцилла и Харибда». Как и большинство уже осмотренных, он изображал две туманных фигуры: та, что слева, широко раскинула длинные руки, запрокинув голову назад и выставив напоказ маленькие обнаженные груди. Та, что справа, была спиной к первой, свернувшись в тугой узел из мускулов и теней. Нечто маленькое, твердое и плохо различимое висело между ними на туго натянутой проволоке.
— К ней приближаться, — прошептало существо за его спиной, — страшно не людям одним, но и самым бессмертным.[14]
— Что? — переспросил он. — Что вы сказали?
Он обернулся, но существо уже удалилось, с легкостью растворившись в кучке посетителей у следующей панели.