— Ствол есть?
— Нет, — Мещеряков развел руки, и тот, кто стоял сзади, быстро его обыскал. — Да нет оружия…
— Жалко, что нет.
— Почему жал… — хотел спросить Мещеряков, но в этот момент получил сильный удар в солнечное сплетение.
Сгруппироваться он не успел и рухнул на пол.
— Ну что мусор, купюра-то не та, — ехидно заявил кавказец.
«Ах, идиот, надо было Ермолаева слушать, — подумал с досадой Мещеряков. — Дело дрянь».
— Ошибся я, — ответил он. — Здесь другая, в кармане.
— Ошибся ты, ошибся. Кто тебя послал, мусор?
— А пошел ты сам… — презрительно ответил Мещеряков.
«Что могло произойти? — недоумевал Ермолаев. — Легенда была безупречна. Что теперь? К Баскакову? Не уверен. Пока надо разведать ситуацию, а Серый — парень не промах, так просто не пропадет…»
Ермолаев пристроился на скамейке в скверике и, раскрыв газету, стал наблюдать. Его почти скрывали деревья, так что можно было просидеть довольно долго, не привлекая внимания.
Из дома вышла бабушка с огромной сумкой. Через полчаса в подъезд вошел потрепанного типа мужик. Не то. Вскоре в поле зрения оказалась знакомая фигура. Это был Баскаков.
Чтобы полковник не заметил его, когда будет выходить из дома, Ермолаев перебрался в дальний уголок сквера.
Баскаков вышел не один, а в сопровождении человека в черной кожаной куртке. У подъезда они распрощались и разошлись в разные стороны.
Прикрываясь случайными прохожими, Ермолаев по-индейски вполуприпрыжку преследовал человека в черном, который ускорил движение и через пару кварталов юркнул в подвал пятиэтажки. «А если он заметил слежку, и сейчас с нетерпением замер под лестницей с кирпичом в руке? Тут надо осторожнее», — Ермолаев скользнул взглядом вдоль стены. Четыре подъезда, четыре подвальных двери. Если гад проберется по трубам, то его не поймать. Некогда раздумывать. Ермолаев осторожно отворил дверь и шагнул на ведущую вниз лестницу.
Еще не привыкнув к желтоватой полутьме, он почти физически ощутил столб белого света, накрывший его со спины — кто-то третий распахнул дверь с улицы. Ермолаев едва успел вжаться в темный закуток, погрузившись ногами во что-то мягкое, как мимо, почти касаясь, проследовал шуршащий плащ и скрылся в глубине подвала.
Ермолаев прислушался. Тихо, как кошка, он подобрался ближе и медленно выглянул из-за перегородки. Оба собеседника стояли к нему спиной. Словно почувствовав посторонний взгляд, один из них резко оглянулся. Ермолаев спрятался, не успев разглядеть лица. Нет, с двумя ему сейчас не справиться. Мысли путались, Ермолаев неровным шагом направился к выходу, но зацепил какую-то металлическую конструкцию, и она с оглушительным грохотом и эхом рухнула на бетонный пол. «Эк я неловок, старею, наверное, — сказал себе Ермолаев. — Однако бежать прочь и как можно скорей… черт побери, египетские приключения, серия вторая». Грохнули выстрелы, и штукатурка рассыпалась пыльным облаком.
Выбежав на улицу, Ермолаев свернул за угол. Изрядно поплутав и оторвавшись от преследователей, он перевел дыхание и пошел не торопясь.
Его нагнал милицейский «уазик» и резко затормозил в двух шагах впереди. Лязгнула дверца, и оттуда буквой «Г» вывалился гигантского роста милиционер с пистолетом в руке. Сообразив, что это по его душу, Ермолаев кинулся в подворотню. «Стой, стрелять буду!» — закричали сзади диким голосом. Какой фальцет у этого дяди Степы, удивился Ермолаев. Щелкнул выстрел. Врешь, не возьмешь, прошипел Ермолаев любимую чапаевскую фразу. Двор оказался проходным, но местная милиция наверняка в курсе всех возможных лазеек. И он нырнул в первую же парадную. Это было рискованно, но оставляло шанс — например, выбраться на крышу. На втором этаже он приостановился. Может, позвонить в какую-нибудь дверь? На ближайшей красовалась фотография собаки при медалях. Занятно. Оттуда свирепо залаяли. Мигом перескочив на третий, Ермолаев выбрал самую обшарпанную и позвонил. После томительного ожидания и какой-то возни на пороге возник мужик в тельнике с хабариком, руки перемазаны разноцветным.
— Проходи, браток — как ни в чем не бывало пригласил морячок.
Ермолаев важно кивнул и вошел.
— Две комнаты, санузел, кухня, чулан, — продолжал мужик. — Сейчас Глаха придет, сеструха. А у тебя что?
— Да типа есть варианты, — пробормотал Ермолаев.
Все кругом было завешано картинами. Видать, сестра Аглафера не любит искусство и сопутствующий ему запах скипидара, догадался Ермолаев, вот и разъезжаются. Чтобы потянуть время, он указал на самую большую картину, изображающую рыбу неведомой породы:
— Это форель?
— Сам ты форель, — возразил мужик. — Это символ Иисуса Христа.
— Это почему, — искренне удивился Ермолаев. — Он что, вегетарианец был?
Мужик слегка рассердился:
— Сам ты ветерен…ветера…рианец.
— А что?
— Ну там как бы… Рыба. А черт его знает, почему.
Ермолаев провел пальцем по очень реалистично нарисованной раковине:
— А это символ чего?
— Да так, раковина. Иностранцы хорошо покупают. Давеча сразу две взяли, и еще просят. Только ты рукой не того…
— Да, как живая. А ты что, академию закончил?
Художник презрительно скривился:
— А на хрена? Академия что дает — всех под одну гребенку. Губит идиви… индивидуальность. Выпить хочешь?
— Нет, спасибо. Вот от чаю бы не отказался.
— Извини, браток, чая нема. Во — гриб есть. В наличии.
— С удовольствием.
Мужик нацедил из трехлитровой банки стакан древнего напитка. В замочной скважине заскрежетал ключ, и вошла «сеструха Глаха» — женщина лет тридцати. Заметные морщины вокруг рта придавали ей недовольное выражение.
— А вот тут насчет обмена товарищ, — засуетился хозяин. — Вот, смотрим.
Женщина, не поздоровавшись, скрылась в дальних апартаментах.
Художник почесал затылок:
— Она у меня того, со странностями, артистка, одним словом.
— А что так?
— Да вот, разъезжаемся. Говорит, лучше буду бездомных животных держать, а я их не люблю.
— Ну, это нормально, — успокоил его Ермолаев. — Все артистки после заката своей карьеры начинают проявлять необыкновенную заботу о зверушках. Бриджит Бардо, например, или Ванесса Редгрейв.
— А-а-а… Ну, так как насчет этого? — спросил мужик, проведя разрисованной рукой вокруг.
— Да так, подумать надо.
— А, ну давай, думай.
Ермолаев подошел к окну и глянул на улицу. Двор был пуст. Наверное, можно идти.
Внизу ожидал неприятный сюрприз — спускаясь по лестнице, он увидел кружок милицейской фуражки. Мигом вернувшись на третий этаж, Ермолаев позвонил в ту же дверь. Из квартиры доносилась брань, а открывать не спешили. По ступеням застучали тяжелые милицейские ботинки. Ермолаев рванул наверх. Люк, выходящий на крышу, украшал огромный и заржавленный амбарный замок. Там, на третьем, забубнили голоса — очевидно, дверь наконец открыли, и мужик в тельняшке сейчас беседует с милицией. Черт возьми, ну и забавное положеньице. «Куды крестьянину податься?» И тут произошло чудо. Одна из дверей бесшумно распахнулась, и явился ангел в образе длинноногой, голубоглазой и рыжеволосой девушки. О Бог, ты — есть, воскликнул про себя Ермолаев. Вслух же он произнес приглушенным голосом:
— Здравствуйте. Можно от вас позвонить?
— Здравствуйте. А почему шепотом?
Похоже, она совсем не испугалась, увидев на лестничной клетке незнакомца.
— Да там, внизу, один товарищ, с которым неохота встречаться, — ответил Ермолаев, верный своему принципу говорить правду, если не знаешь, что сказать. — Собственно, он мне даже не товарищ, а так, коллега.
— Ну, проходите. Каин, сидеть.
— Ой, спасибочки, выручили, — искренне обрадовался Ермолаев, на ходу пытаясь понять смысл последней фразы.
Долго соображать не пришлось — за порогом он чуть не сел верхом задом наперед на крупную черную собаку с пристальным взором. Так вот почему девушка такая смелая. Не было бы собаки, так и не пустила бы.