Прожурчала мелодия звонка. Француз посмотрел в глазок и бесстрашно распахнул дверь. На пороге стоял крайне серьезный Ахмед.
Таким Эль Ассада Тураншо еще не видел.
«С радости он, что ли, обкурился? — думал француз. — Однако разговор этот мне не нравится, правду сказал Ахмед…»
Эль Ассад потряс головой, пытаясь выйти из наркотического транса, но предметы в комнате двигались, поминутно превращаясь в диковинно разряженных персонажей. Наконец ему удалось сосредоточиться и он с трудом произнес:
— Ты кому служишь?
Марк сдернул сумку и начал в ней шарить. Как хорошо, что Ахмед почти насильно всучил ему пистолет. Эль Ассад исподлобья наблюдал за странными манипуляциями француза. Наконец Тураншо извлек из сумки оружие, нервно снял с предохранителя и направил ствол ему в грудь. Эмир равнодушно сфокусировал взгляд на черной дырке, из которой тотчас вырвалось пламя. Эль Ассаду показалось, что в грудь и в голову ему вбили стальные гвозди. «А ведь это смерть, — подумал он как о чем-то постороннем, и мысль эта показалась ему неправдоподобной. — Да нет же, Шайтан меня побери, только притворюсь, что меня убили, а потом встану и пойду… А мои деньги, где они?..» Внутри все окаменело, и араб провалился в серую бездонную яму.
Пытаясь осознать, что он сотворил, Тураншо спускался по лестнице, забыв про лифт. «Срочно в представительство, — рассчитывал он варианты. — Или сразу на вокзал?» На улице его ослепило солнце, и он не сразу поверил своим глазам, когда увидел у подъезда двух огромных телохранителей Эль Ассада. Они мрачно смотрели на него и, казалось, уже все знали. «Вот не везет так не везет, — в отчаянии подумал он. — А я надеялся, что он этих кретинов не взял». Его подмывало кинуться прочь и как можно быстрее но, преодолев панику, Марк не спеша свернул за угол, насвистывая и прищелкивая пальцами.
На стоянке он долго пытался завести свою серебристую «Рено». «Нет, сегодня не мой день», — Марк в отчаянии хлопнул дверцей и оглянулся. Из-за угла показались две шкафообразные фигуры. Не раздумывая он бросился бежать в сторону вокзала. Это далеко, не меньше трех кварталов. Он мчался как заяц, надеясь, что эти массивные туши не смогут сравниться с ним в быстроте и выносливости. И оказался прав — перед входом в подземный переход он оглянулся и увидел, что погони больше нет.
Марк вышел на платформы, уже полностью придя в себя, и направился к поезду, когда два невысоких брюнета в черных кожаных куртках приставили к спине что-то твердое и предложили поехать с ними.
«Черт возьми, — лихорадочно соображал он, приближаясь к одиноко стоявшему у обочины джипу, — вот сейчас я подойду, меня затолкают внутрь, и все, песенка спета. Может, броситься бежать? Закричать, позвать милицию? Нет, на милицию надежды нет, а сделаю резкое движение — и все, пристрелят, запросто укокошат, в этой бандитской стране просто никто внимания не обратит. Что говорит на этот счет инструкция? Уходить от конфликтной ситуации. Значит, так — не обострять, не раздражать, во всем соглашаться. Как-нибудь выкручусь…»
В машине ему налепили на глаза повязку, обмотали руки и долго везли в неизвестном направлении. Когда вывели из машины, он услышал странный звук, и ему представилось, что это пыхтит огромный русский самовар — он видел такую сцену в мультфильме — затем он с трудом, спотыкаясь и падая, спускался по лестнице. Оказавшись, судя по неприятному сырому запаху, в подвале, он слегка воспрял, решив, что сейчас ему развяжут руки и откроют глаза, но похитители просто ушли наверх, заперев и бросив его в полной темноте, без возможности полноценного движения.
«Что делать? — думал француз. — Неужели это конец? Что же, они убьют своего? Ведь я же свой, и всегда им сочувствовал, и много сделал ради свободы и справедливости. А они поступят так неблагородно, и все из-за нелепой случайности, из-за какого-то истеричного наркомана, который решил поиграть в политику. Эль Ассад был случайной фигурой, такие как он только приносят неприятности… И вообще — кто сказал, что это я его убил? Ну да, чем они докажут? Они что, экспертизу провели? Нет, друзья, мы еще поборемся…»
Он подполз к торчащему из доски гвоздю и начал энергично перерывать изоленту на руках. Это удалось без особого труда, и Тураншо попенял себе, что не сделал этого раньше. Пошарив по полу, он нашел осколок стекла, немного поработал им и вскоре смог встать на ноги. Теперь надо было выбраться наружу.
Снаружи раздались шаги. Тураншо поднял с пола доску, встал у двери и замахнулся. Загрохотала щеколда, и в глаза ударил сноп света. Тураншо неловко ткнул своим оружием в пустоту, кто-то вырвал у него доску и грубо выругался. Тураншо обуял ужас, и он потерял сознание.
Он очнулся, когда спецназовец уже долго тряс его за плечи. Ничего не понимающего француза положили на носилки и повезли в больницу.
Следствию Марк Тураншо представил свою версию, как Эль Ассад заманил его под предлогом ознакомления с коллекцией антиквариата, а потом, угрожая оружием, требовал, чтобы он, гражданин свободной демократической страны, вступил в исламистскую террористическую организацию. Но, пользуясь тем, что араб находился в почти невменяемом состоянии, он, Марк Тураншо, вырвал пистолет у него из рук и, защищаясь, случайно нажал спусковой крючок. Что было дальше, он помнит смутно. Разве что как побежал прочь, чтобы сообщить о происшедшем в милицию, но телохранители эмира догнали его и увезли в незнакомое место. Там он пытался бежать, освободившись от пут, но не смог справиться с охранником, и его опять заперли в подвале.
Версия всех устроила. Один высокопоставленный военный лично пожал Тураншо руку и высказал мнение, что его необходимо представить к награде за проявленное мужество.
— Ну что, отпуск, как говорится, удался? — иронизировал Титов.
— Да уж, — только и нашелся ответить Ермолаев.
— Ну, а насчет Тураншо, так я тебе скажу — мутная личность, есть на него кое-что у нас…
— У меня тоже.
— Он тут банкет дает по случаю чудесного спасения, так не хочешь поприсутствовать?
«Кто ты, брат мусью, — думал Ермолаев, изучая непривлекательный облик заезжего искателя приключений. — глупая пешка или хитрый враг?»
— Конечно, и у нас есть недостатки, но у вас вообще нет никакой свободы, — вконец разошелся Тураншо. — Что вам ни скажет правительство, вы все готовы проглотить. И уж очень грязно во дворах и в подъездах. Честно скажу — мне здесь не нравится.
«Пойми этих иностранцев… То деликатничают, мед источают, а то режут, как им кажется, правду-матку и на личности переходят. А ведь это признак глубокого провинциального бескультурья, когда переходят на личности. Ну, критикуй убеждения — кто же запрещает — ну, не принимай вкусы, но говорить другому «сам дурак» и тыкать ногтями… Прежде всего сам себя унижаешь и выставляешь в глупом виде. Не надо путать честность и бесчувственность. Можно только обозлиться от такой ненужной честности, вот и все. И променяешь дружбу на чувство глубокого удовлетворения и довольства собой, в котором будешь пребывать лишь непродолжительное время».
— Запад разочарован в России. Она так и не смогла стать на путь демократии, — заученно продолжал Тураншо.
— Это как? — поднял брови Ермолаев.
— То есть как… В смысле, что так и не стала демократической страной.
— Демократической?
— Ну да. В парламент не пропустили представителей демократических сил.
— В смысле, проамериканских?
— Да. То есть нет, — поправил себя Тураншо. — Почему обязательно проамериканских? Вообще, придерживающихся в своей программе западных стандартов.
— Но ведь жить по стандарту скучно, — возразил Ермолаев. — Где же тут свобода, о которой столько говорят?
— Если стандарты правильные, то и надо жить по ним. Потом, речь идет не о свободе как таковой. Что такое свобода? Это можно понимать по-разному. Речь идет прежде всего о демократии. Народ большинством выбирает правила, по которым надо жить. Собственно, их и выбирать не надо — за столетия демократических традиций на Западе они уже определены. Главное — порядок, а при нем человек чувствует себя защищенным и поэтому свободным, в рамках правил поведения, удобных для большинства.