Курбатов зашевелился.
— Не люблю крови, — произнес он.
Это прозвучало нелепо.
— Еще вопрос, — вспомнил Ермолаев. — Барыга сказал, что про Вику ты не знал, что она здесь.
— Купился ты. Тогда не знал, а теперь знаю.
Ермолаев ощутил смесь досады и облегчения: «Да, ловко он меня расколол. Но зато с Викой все в порядке — а это главное».
— Хитер ты, конечно, — заметил он. — Но теперь это не пригодится. Тут наша взяла.
— Зачем ты пришел?
— Ты должен ответить по закону, вот зачем.
— По какому закону, по вашему? У меня свой закон, и я признаю только его. Я сам себе хозяин.
Ермолаев с сожалением посмотрел на Курбатова:
— Ну и скажи на милость, как ты докатился до жизни такой?
— А ты?
— Воспитанные люди не отвечают вопросом на вопрос. Я живу во благо общества, а ты во вред. Это не довод?
— Нет, не довод. Ты служишь искусственному миру, и приумножаешь его, а я соблюдаю законы природы.
— Ага, понял — «человек человеку — волк», это и есть закон вашей природы.
— Нашей, нашей с тобой общей. Вот ты меня убьешь, и тем самым только подтвердишь закон.
— Не убью, а отправлю в тюрьму.
— Это одно и то же.
— Ладно, не утомляй. Пора идти.
— Отпусти меня, и я обещаю, что больше никогда… — монотонно заговорил Курбатов. — Что изменится, если я уйду отсюда?… У меня есть золото, очень много…
— Тьфу, какая банальность, — покачал головой Ермолаев. — Да не люблю я тебя и тебе подобных, вот и все. Давай, поехали, как говаривал Юрий Алексеевич.
— Долгорукий, что ли?
— Гагарин. Не тяни резину, пошли.
— Можно и прогуляться.
Они вышли и направились к деревне унхуров. Руки Курбатова были крепко привязаны к туловищу, и идти ему было неудобно. Он устал и стал часто спотыкаться.
— Ладно, я тебе руки освобожу, — Ермолаев достал нож и перерезал одну из веревок.
Курбатов издал дикий крик и неожиданно резво бросился бежать.
— Ну никак не угомонится! — Ермолаев кинулся вслед. — Стой, догоню — хуже будет…
Беглец скрылся за высокой кочкой. Раздался хлопок, как будто лопнул огромный пузырь.
«Надеюсь, не аннигилировался?» — Ермолаев забежал на вершину и вовремя затормозил. Перед ним простиралось средней величины болото, а в двух шагах от края булькало и пенилось.
«Утоп, — заключил Ермолаев. — Что же, заслуженная кончина. Всех бы вас — в болото…»
Вика встретила его веселая и румяная, и Ермолаеву тоже стало легко и весело.
Подошел Сонг.
— Теперь Курбат-ики там, — Ермолаев указал вниз. — Он умер, я сам видел. Теперь ваши еви могут гулять по лесу спокойно, и собирать ягоды.
— Нет, не умер, — невозмутимо ответил Сонг. — Курбат-ики никогда не умрет. Ему желтые камни силу дают.
— А где эти желтые камни?
— Покажу, где. Мало-мало ждать надо.
Ночью сверкали молнии и прямо над головой громыхал гром. Когда утром Ермолаев пришел к дому Курбатова, то застал там лишь дымящееся пепелище.
— Айда со мной, Ермолай, покажу, что ты ищешь, — предложил на следующий день Сонг.
Когда снаряжали лодку, мимо прошла девушка и кокетливо посмотрела на Ермолаева. «Ого, какая красотка, — отметил он. — И тут покоя нет. На Ясмину похожа… Спокойно, Ермолаев, ты же на службе». Он вздохнул и продолжил укладывать вещи.
— Пошли, однако, — Сонг оттолкнулся от берега, и лодка медленно двинулась по лесной речке.
Река постепенно становилась шире, и за поворотом течение заметно усилилось. Лодку внезапно закачало и как магнитом стало притягивать к торчащему из воды камню. «Ах ты, ядрена вошь!» — воскликнул Ермолаев, увидев в воде небольшую воронку. Она быстро приближалась.
— Греби туда, к тому дереву! — закричал Ермолаев.
Но Сонг повел себя странно. Он вскочил, навалился на Ермолаева и чуть не опрокинул лодку. Течение резко переменилось, и посудину закружило. Унхур покачнулся и со всего маха плюхнулся в воду, мгновенно скрывшись в глубине. Ермолаев, почти не рассуждая, скинул куртку, но не успев нырнуть, почувствовал сильный толчок. Лодка задрала нос и перевернулась. Ермолаев задохнулся от страшного холода, но смог отплыть в сторону, где течение было ровным. Он оглянулся. Вдалеке вращалась и подпрыгивала лодка, поминутно показываясь вверх дном. Сонга не было. Он нырнул в глубину. Несмотря на бурное течение, вода была прозрачна, и он сразу разглядел в расщелине подводной скалы темное пятно…
— Ну что, живы будем — не помрем? — Ермолаев отжимал штаны и прыгал, чтобы согреться.
Сонг смеялся и кашлял, вытряхивая из ушей и легких остатки речной воды.
— Ух, Ермолай, я, однако, старика Тырым видал.
— Ну, и о чем вы беседовали?
— Старик дочь за меня отдал, ты, говорит, хозяин моря стал.
— М-да, у кого что болит…
Поход Сонг предложил отложить на будущее.
«Что-то тут не то — начал всерьез сомневаться Ермолаев. — Не пудрит ли мне мозги председатель лесных людей? Ведет себя, можно сказать, неадекватно».
Вечером Ермолаев вышел из избы и подошел к костру на большой поляне. Мужчины подвинулись, а вчерашняя девушка протянула ему кружку с дымящимся чаем. Сделав пару глотков, Ермолаев поднял глаза, но сразу встретился с ее пронзительным взглядом. Смутился. Жар ударил в лицо. Когда красавица ушла, Ермолаев спросил у сидящего рядом:
— А кто это такая?
— Это Ильдан, шамана дочь.
Ночью ему снился сон. Идет он по солнечной поляне и держит за руку Дину. И видит: это и не она вовсе, а Ильдан — смотрит на него так серьезно и говорит: «Ермолай, давай будем жить вместе». «Ильдан, а как ты догадалась, что нравишься мне?» «Глупый Ермолай, я тебя сразу полюбила, А ты на меня и не смотрел. А вчера у костра дала тебе выпить колдовской травы. Теперь и ты меня полюбил». «Да нет же, ты мне уже давно нравишься, зачем зря поила меня колдовским настоем? Или это была не ты…»
Он проснулся от яркого солнечного луча. На душе было светло. «Ясмина, Ильдан, — повторил он несколько раз. — Ильдан, Ясмина…»
Дочь шамана стояла на пороге. Увидев Ермолаева, она вошла в дом, и перед тем как скрыться за дверью, оглянулась. Взгляд ее опять словно обжег Ермолаева, он замер, и через минуту помимо своей воли пошел прямо туда. В избе стоял полумрак, разбиваемый отблеском свечи. Не успел он осмотреться, как покрывало на внутренней двери откинулось, и показалась Ильдан. Хотя внутри было довольно прохладно, она была совершенно обнажена. Смешно шлепая босыми ногами по дощатому полу, девушка увлекла Ермолая вглубь, усадила на мягкие шкуры и начала раздевать, а потом обняла нежно и цепко, как тропическое растение. Умащенная кожа ее источала пьянящий аромат. Ермолаев, полностью потеряв контроль, сжал девушку так крепко, что, показалось, хрустнули ее тонкие ребра. Она ответила с диким туземным жаром.
…Он шел, не понимая, откуда вдруг в душе появилась уничтожающая пустота, когда еще минуту назад ему было так необыкновенно хорошо, и не замечал, как из-за дерева его сопровождали два пристальных черных луча из-под влажных ресниц.
— Ермолай, — сказал ему Иван-пасечник, — девка твоя бузит — Сонг ее в жены взял.
— Какая девка? — недоуменно спросил Ермолаев.
Настала очередь удивляться пасечнику:
— Вика твоя, однако. Сонг ее другой женой позвал, она пошла.
— Что за бред…
— Иди, говорю.
— …Вика, это правда?
Девушка молчала.
— Вика, опомнись, тебе еще рано замуж. К тому же, у него уже есть две жены.
— Бог любит троицу. И вообще, это не твое дело.
— Ну мы же не гунны…
— Не смешно.
«Заморочили, — подумал Ермолаев — эти ребята мастера на такие штучки».
— Хорошо, Виктория, — устав спорить, согласился он. — Ты уже взрослая, сама решаешь.
— Вот именно.
Он повернулся и вышел. Вика, напевая модную песенку, стала заплетать косы.