Ермолаев вышел, разговаривая сам с собой и жестикулируя.
— Ладно, живите как знаете. Ну, спасибо. А катитесь вы ко всем чертям… Нет, так не пойдет, — он резко развернулся и пошел к вождю.
Около избы Сонга он остановился, стало противно и тоскливо, и хотел было повернуть назад, но вошел. Сонг его ждал — это было видно по изобилию снеди на широком ковре.
— А, Ермолай, входи, входи!
Ермолаев присел и пристально посмотрел на вождя. Ни тени смущения или какого неудобства на лице унхура. Есть ли у него совесть, в конце концов?
— Послушай, Сонг, — начал Ермолаев, — нам надо уходить. Вот пришел попрощаться.
— Прощай, товарищ.
— Виктория уходит со мной.
— Уходит, уходит с тобой. Если хочет, пусть уходит. Только остается, однако.
— Как так?
— А так — девка сама не хочет уходить. Если хочет, пусть уходит. Но не хочет, однако.
— Но мои духи запрещают ей выходить за тебя.
— Эх, Ермолай, духи твои в Москве сильные, а здесь тайга. На вот, выпей, — Сонг протянул ковшик.
Ермолаев пригубил напиток. Вкусно. Осушив ковш, он почувствовал странное возбуждение. Все кругом преобразилось. Вождь Сонг величественно восседал посередине, как царь. А ведь неплохая партия для этой дуры, зашептали ему на ухо местные духи. У Сонга, чай, золота куры не клюют. Ермолаев засмеялся и вышел на волю. Как хорошо, вот Большая Медведица над головой. А почему она так повернута? Ермолаев направился к Вике, чтобы поздравить ее с удачной партией, но потом сделал это мысленно, лег на спину, любуясь мириадами звезд, и впал в забытье.
Он проснулся с чугунной головой и совершенно без сил.
С удивлением обнаружил вверху аккуратно оштукатуренный потолок. Человек в белом халате поднялся и вышел, и через несколько минут в палате возник некто похожий на Доктора Айболита.
— Ну-те-с, молодой человек, как наше самочувствие? — задал он киношный вопрос.
— Недурственно, — ответил Ермолаев, хотя перед глазами все вертелось и кружилось. — А где я, и как сюда попал?
— Вы в сережкинской больнице. Вот Сайнахов скоро прибудет, вы и поговорите. А пока — отдыхайте.
Сайнахов пришел к вечеру, когда Ермолаев уже встал и прогуливался по больничному скверику. Милиционер рассказал, как вчера вечером Ермолаев явился в участок и упал в беспамятстве прямо на диван в кабинете. Нашлись свидетели, они видели, как Ермолаева вели по направлению к отделению два таежных жителя. Обеспокоенный Сайнахов распорядился перевезти его в больницу. Вот, собственно, и все.
Очевидно, это действие какого-то зелья, догадался Ермолаев. Но где же Виктория? И тут в одночасье он вспомнил все. Поначалу, правда, было сомнение — а не пригрезилось ли ему та затерянная земля среди болот…
Шеф радостно принял Ермолаева.
— Молодец. Ну что тут скажешь, молодец. Разоблачил оборотня в погонах — это не хухры-мухры, знай наших. А вот меня в известность поставить надо было. Закуривай, — он раскрыл деревянную коробку с гаванскими сигарами.
— Благодарю. Бросил. Как говорится, Минздрав в последний раз предупредил.
— Молодой ты еще, Минздрав слушать. А я решил не бросать. Знаешь, как в том анекдоте — прихожанин спрашивает: «батюшка, я не пью, не курю, с женщинами не общаюсь, вот скажите, правильно ли я живу?», а тот: «правильно, сын мой. Но зря».
Ермолаев рассмеялся, но тут же сделал строгое выражение лица и заявил:
— А для меня долг превыше всего. А остальное приложится.
— Верно говоришь. И все-таки, старик, ты сам, наверное, понимаешь… — шеф наконец перешел на серьезный тон.
— Как не понять, — горестно повторил Ермолаев.
— Ну вот и хорошо, такое дело…
— Да я понимаю…
— Дело в следующем, — не слушая его, продолжал шеф. — Самодеятельность хороша в меру. Так?
Ермолаев кивнул:
— Да, согласен.
— «Согласен, согласен…» С начальством полезно соглашаться почаще, но и аргументировать иногда тоже надо.
— Мир меняется — вот мой аргумент, и мы должны меняться вместе с ним. Так что методы у всех разные.
— Ничто не меняется, — возразил шеф. — Была нечисть и будет, а наша профессия — расчищать землю от этой нечисти…
— Так точно, — ответил Ермолаев. — И очень жаль, что сделал что-то не так.
— Ну вот.
— Понимаю, понимаю.
— Вот и хорошо.
— Что это мы все полунамеками да недомолвками, — вздохнул Ермолаев. — Скажите прямо, что не гожусь для этой работы, служебное несоответствие и все такое. Так я пойду. Башковитый человек всегда найдет куда пойти, с умом и талантом.
— Да ты не горячись, — протянул шеф. — Такие как ты, с умом и талантом, в нашем деле тоже нужны. Просто я должен предостеречь, как старший товарищ — поменьше самодеятельности. А то такого наворочал, могли и не разгрести. Ладно, обошлось.
Шеф замолчал.
— Я могу идти? — спросил Ермолаев.
— Подожди. Есть другая новость, хорошая, от наших египетских коллег, — продолжил шеф, доставая с полки папку с бумагами. — Фейерверк свой помнишь? Передают благодарность.
— А то, что я гробницу развалил, ничего? — засомневался Ермолаев.
— Ничего. Она еще раньше развалилась, в каком-то там веке, так что никто ничего не заметил… Через несколько дней, как мы с ними поделились информацией, они провели успешную облаву на «братьев-мусульман». Было арестовано тридцать человек. А там, в Фаюме, полиция окружила группу фундаменталистов, среди которых были и женщины-шахидки. Поскольку те сдаваться отказались, даже взяли в заложники местных жителей, их всех просто закидали гранатами. Там особенно не церемонятся. У одной нашли паспорт на имя Ясмины Жауи. Ведь вы с ней встречались там, в Русском Центре? Вот, посмотрите.
У Ермолаева перехватило дыхание. Он взял распечатку — на одной из фотографий, видимо снятой для паспорта — очень красивая и улыбающаяся девушка-арабка, а на другой — она же, но мертвая, на лице — брызги запекшейся крови, тело неестественно изломано.
— Это не она, — с облегчением констатировал он.
Шеф удивился:
— Точно не она? Значит, ушла. Это хуже. Тут прошла информация, что Ясмина Жауи некоторое время находилась на Кавказе под чужой фамилией, и весьма вероятно, что сейчас она здесь, в наших краях.
— Так получается, что она… — растерянно проговорил Ермолаев, не решаясь завершить фразу.
— Да, она активный участник террористической группы, полагаем — своего рода инструктор и специалист по России.
Ермолаев промолчал, лихорадочно соображая.
— Надеюсь, что они просто напутали с фотографиями, — продолжал шеф. — А то личность для нас крайне неприятная, как выяснилось.
«Она жива, она жива», — повторял Ермолаев, идя по бесконечному коридору и забыв, куда он идет. И лишь зайдя в кабинет, он вспомнил, что хотел попросить шефа дать ему еще неделю отпуска, чтобы вернуться в Семринск.
«Вика, дрянная девчонка, что мне с ней делать, поехать искать? — он задумался, взвешивая все за и против. — Найду, и как опять заартачится? В конце-концов, она сама выбрала себе судьбу… А Курбатов — если он жив, то что? Да нет, не двужильный же он. Жалкая ничтожная личность, задрипанная ворона, тупо летящая со своей помойки на блеск потерянной брошки. В любом случае, в Семринск больше не вернется, это факт. Ладно, и так дел невпроворот…»
Глава девятнадцатая
Смерть без лица
— Алло, это Дина?
— Да, я. А это ты, красавица?
— Мне Ермолаев нужен, — проигнорировала Вика неприветливый встречный вопрос.
— А ты где?
— На станции, уже билет купила. Через час буду дома.
— Понятно. А дома кто-то есть?
— Бабушка, только она собирается в… — осеклась Вика. — А что?
— Да ничего.
— А Ермолаев-то в городе?
— Не знаю. Если появится, передам, что ты едешь.
— Спасибо.
— На здоровье. Заходите еще.
У Вики камень свалился с души.
«Явилась, когда не ждали, — с раздражением думала Дина, закуривая сигаретку. — И что ей там не жилось, в гареме? Комары, что ли заели, или старшая жена в волосья вцепилась?.. Я круги ада прошла, а эта шалава малолетняя развлеклась и вот — на все готовенькое. Конечно — молода, свежа, опыт приобрела кой-какой, уж не без этого. С покаянием приплыла, а тот размякнет, конечно, как все мужики. Хорошо, что уехал на службу. Дрянь девка, наказывать надо таких. Давить».