— Мне тяжело поверить вам. — Я попыталась взять себя в руки. Пальцы мелко дрожали, губы — тоже, а голова все еще шла кругом. Воздух вокруг будто улетучился, оставив мне звенящую удушливую пустоту. — И, конечно, я не буду распространять сведения, коим нет подтверждения.
— Опровержения тоже нет, — мягко и доброжелательно сказал Алексис и опустил глаза. Помолчал, шаркая носком смешной туфли по мрамору, а потом тихо добавил: — У вас истинно королевская гордость, ибреса Крэтчен. И истинно королевский разрез глаз.
— Что?! — проронила я. — Что вы сказали?!
Звук с сипом вышел из горла, упал бисеринками на мрамор и раскатился по углам. И, едва гулкое эхо стихло, тишину разорвал хлопок двери. Алексис вышел — совершенно неприметно, так, будто секундами ранее не доверял мне страшные откровения — оставив меня в гордом и пугающем одиночестве, наедине с сонмом мыслей и страхов.
Глава 37
Возвращалась в смятении. В голове роились мысли, кроя реальность по новому лекалу. Что, если все действительно не так, как я привыкла думать? Что, если человек, который поднимал меня на ноги и исполнял все капризы, на самом деле не отец мне вовсе, а чужой мужчина?
Глупости. Мама всегда подчеркивала, что я очень похожа на отца. Алексис что-то напутал… Да даже если он сказал правду, и моя мать действительно побывала на ложе короля, не факт, что она забеременела от него…
Я поддела носком туфли пучок травы. Голова отчаянно закружилось, и на миг показалось, что мое настоящее куда-то уползает. Словно один лишь запах шиповника остался вокруг: приторный и тошнотворный. Вместе с головокружением пришла новая мысль: что, если мама намеренно подчеркивала наше с отцом сходство? Чтобы он ничего не заподозрил и считал меня своей дочерью?!
Я вскинула голову и покачнулась, возвращая себе равновесие. Надо прогнать из головы дурные мысли. Это лишь догадки, причем глупые и ничем не подтвержденные. Король наверняка пресек бы мое участие в отборе, если бы имел хоть малейшие подозрения на мой счет.
Новая мысль пришла следом, даже не спрашивая. Неожиданно вспомнилось мое вчерашнее послание «Воронам». Кажется, король мертв…
Но Рэнимор говорил о короле так, словно он жив.
А может, принц просто вынужден скрывать его смерть, чтобы обезопасить дворец?!
Мыслей было много. Одна противоречила другой. Домыслы выстраивались жуткими ломанными логическими цепочками, не доказывая, но и не опровергая слова Алексиса. От этого пухла и болела голова, а небо над головой трещало по швам и рассыпалось, как старая штукатурка. О, Филлагория! И почему моя мама умерла? Уж мне бы она сказала правду.
Страхи и предположения толкались в голове, как крысы, убегающие с тонущего корабля, и я все больше терялась. В них. В самой себе. В незнакомой жизни, будто бы снятой с чужого плеча, что раз за разом устраивала мне испытания и строила препятствия. Лишь один вопрос пульсировал в голове, устремляясь по сосудам с током крови: зачем?..
Стоп. Я отогнала дурные мысли, как надоедливых мух, и поглубже вдохнула. Почему это вообще меня волнует? На престол я не претендую, на Рэнимора — и подавно, и вообще жажду провалиться. Какая разница, кто меня заделал? Главное, что я люблю своего отца, ценю то, чем он пожертвовал ради меня, и всегда буду для него любимой дочкой. А с остальным мы как-нибудь справимся.
Немного успокоившись, я вклинилась в толпу и взяла Бруну под руку. На лужайке Мира Лим пыталась справиться с фантомом с помощью одного парного кинжала. Длинные черные волосы развевались за ее спиной, как плащ. Била она крайне неумело, а двигалась так, словно туфли ей не по размеру подобрали. Пожалуй, на ее фоне я еще неплохо смотрелась.
— Ну что, Лира, — вклинилась между нами Лусьена, — уладила свои женские дела?
— Ты еще пожалеешь, что на меня так подло напала, — шепнула я озлобленно.
— Пф-ф, — фыркнула Лусьена. — Далась ты мне. Ты теперь во всех своих неудачах меня обвинять будешь? Учти: в том, что ты родилась некрасивой и мужеподобной я не виновата.
— Как удобно голову в песок прятать, — я покосилась на обидчицу. — Сначала шут, потом я. Это не просто подло, но и против правил!
— Да помню я правила, что ты мне указываешь? — разозлилась Лусьена. — Какая мне выгода против тебя идти? Тех, кто слабее, не трогают. Особенно когда политика отбора запрещает нападать друг на друга без особых указаний.
— Кто слабее, мы посмотрим после испытания, — заметила я.
— Ну, если у тебя глаза такие косые, что ты очевидного не замечаешь… — высказалась Лусьена и сморщилась, будто яблоко перемороженное. — Или… О, да ты слабовидящая! Точно: иначе с чего бы тебе так позорно мазать? Прости…