— У волхва был дар. Только дар и защитит от нечистой силы. — Лихо запахнул мшистую мантию, спрятав руки. — Расскажи про ребенка и уходи, пока проклятие к тебе не прицепилось.
Я поджала губы, но спорить не стала. Он хотел как лучше, и мне следовало быть благодарной за это. Но горечь обиды все же прокралась в сердце. Обиды не на Лихо, а на тех, кто придумал обойтись с ним так несправедливо.
Но пока следовало сосредоточиться на мальчике и на том, что ещё можно исправить.
— У него и жар, и озноб. Дрожит постоянно и даже судороги были. Сознание спутанное, почти не просыпается. И ещё хрипы — видно, дышать тяжело.
— Похоже на болотную лихорадку. В селе, наверно, думают, что это я болезнь навлек?
— Ну… — Не хотелось лишний раз напоминать ему, что народ винит нечисть в любых своих невзгодах. Хотя, кажется, он успел смириться с таким отношением и не ожидал иного. — Это ведь не так, правда?
— Я уже давно подобным не занимаюсь. Когда-то, в начале пути… — Лихо задумался было, вгляделся в полузабытое прошлое, но потом встряхнул пепельными волосами, снова обратив ко мне взгляд. — Ну да ладно. До первых сумерек собери горькую полынь, листья сирени и кору ивы. Из них приготовь отвар и пои ребенка по ложке три раза в день. Вот только без Слова отвар может и не помочь. Если ребенок не поправится, не будут ли родители винить тебя в этом?
В горле вдруг пересохло. Сама старалась не думать о плохом, но и не тешиться бессмысленной надеждой. И я боялась, очень. Боялась так, что не раз возникали мысли не вмешиваться. Пробормотала:
— Я все же попробую. Вдруг это единственный шанс для ребенка излечиться? Нельзя упустить его из страха перед неудачей.
— Как знаешь, — вздохнул собеседник. — А теперь ступай, Огниша.
— Полынь, сирень и ива… Благодарю за помощь.
Хотелось сказать ещё многое. Но простое слово не могло выразить того, что переполняло меня в этот момент. Да я и сама не осознавала всего. Казалось, внутри зарождалось нечто новое, неизвестное, пока ещё не обретшее форму. Пообещала:
— Я ещё вернусь. Можно?
Лихо какое-то время раздумывал в молчании. Хмурая морщинка показалась на миг между бровей, а потом так же быстро исчезла, и лицо снова стало похоже на высеченную из камня маску.
— Хорошо. Но только с оберегом. Сделай себе такой оберег, который защитит от болезней, проклятий и влияния нечистой силы.
Я кивнула и поднялась. Прошлогодняя хвоя тут же захрустела под обмотанными тряпицей ступнями. Навьи духи вдруг затихли, затаились. Замолк и дятел, что без устали выстукивал где-то в вышине. Даже ветер не нарушал воцарившуюся тишину шелестом листьев.
Лихо глядел на меня жёлтым глазом из-под нависших на лицо прядей. В нем отражалось смирение. И темное, как бездонное ущелье, вековое одиночество.
Сбор трав я закончила далеко за полдень. Домой решила не заходить перед тем, как отправиться в дом кузнеца. А то ведь матушка начнет допытываться, где это я так долго пропадала, или, чего доброго, вообще запретит покидать двор. К тому же, волхв однажды сказал, что отвар, приготовленный на углях из кузни, будет иметь большую силу.
В доме стоял густой запах жженого чертополоха, а на каждом окне и у порога торчали свежие ветви ежевики. Так старшая сестра хотела оградить сына от нечисти. Использовала все знакомые ей средства: на лоб мальчику повязала ленту с обережной вышивкой, у головы над его лавкой повесила вязанки чеснока, и даже драгоценную соль рассыпала в ногах.
Я застала Зоряну там же, где и оставила. Женщина сидела на полу, гладила руку сына и тихо напевала колыбельную. Обернулась на скрип двери.
— Огниша! — воскликнула Зоряна со смесью надежды и волнения. Взглянула на тростниковую корзинку у меня в руках. — Ну как, принесла что-то?
— Да, но… — тяжко вздохнула, подходя к ней ближе. — Я все же не волховка. Знаю, как приготовить отвар, но он может и не сработать. Хуже от него не станет, но ты должна быть готова, что…
— Я на что угодно готова, — перебила женщина хмуро, — но только не провожать сына на костер.
В тишине мы глядели на мальчика. Его бледные щеки влажно блестели в свете из окон, заполняющем просторную комнату. Он иногда вздрагивал во сне, беззвучно шевелил губами.
— Ты была чуть старше, когда я покинула дом, — тихо сказала Зоряна. — Наверно, и не помнишь, как я плакала в страхе перед замужеством. Думала, чужая изба и чужая семья никогда не сможет заменить мою. Но вот заменила, а я даже и не заметила, когда.
Я легонько сжала ее руку.
— Как зовут мальчика? Бушуй уже выбрал ему имя на постриг?
— Выбрал, — кивнула женщина. — Но пока мы зовём его Млад.