А по соседству с ней жили мужик да баба с тремя сыновьями-тройняшками. Похожи один на другого - ничем не отличить. Одного звали Эрюм, второго - Юван, а третьего - Кипай. Все трое удалы, все трое пригожи, а нутро-то у них и разное. Один кичлив да чванлив, другой любит посмеяться над чужими пороками, а третий, Кипай, был с добрым сердцем. Не выставлял себя, не смеялся над другими. Как только встретится им Кастуша, Эрюм с Юваном начнут в нее камнями кидаться, а Кипай стыдил братьев, заступался за бедную девочку. А когда наступал вечер и темень опускалась на землю, Кипай втайне брал из дома еду и относил Кастуше.
Однажды Кастуша пошла на речку купаться. За ивняком, подальше от людских глаз, она разделась и вошла в воду. А Эрюм, оказывается, следил за ней. Как только отошла Кастуша, он взял ее одежду да и бросил в речку. И сам убежал.
Вечером братья легли спать на полати. Тут и вспомнил Эрюм про Кастушу и, чтобы рассмешить братьев, рассказал, как днем утопил ее одежду. Эрюм с Юваном смеялись, а Кипай плакал. Хорошо, что в темноте братья на видели его слез, а то бы и над ним посмеялись. Братья уснули. А Кипай поднялся и, прихватив старое платье матери, отправился на речку. Нашел он на берегу плачущую Кастушу и отдал ей платье. На второй день Кипай сам рассказал матери, что отдал ее платье девочке, иначе Кастуша не вернулась бы в село, а вошла бы в воду и превратилась бы в русалку.
Время же шло да летело. Выросла Кастуша. Из грязной оборванной девчонки превратилась в девицу-красавицу. До пят ее косы, глаза - спелые ягоды черемухи, стройная и гибкая, как молодая осина. За какое дело ни возьмется - все в ее руках горит. Парни стали сватов засылать.
А к этому времени и тройняшки пригожими молодцами сделались. Высокие, крепкие - любо на них смотреть. Все так и остались на одно лицо. Мать и та не могла различить, кто из них Эрюм, кто Юван, а кто Кипай. И всем троим полюбилась молодая соседка. Только Эрюм с Юваном знали, что Кастуша никогда им не простит того, что в детстве они измывались над ней. Конечно же, она выберет среди них Кипая.
Теперь и Кипай стеснялся ее, уже не носил ей, как прежде, еду, не говорил ей добрых слов.
Однажды братья собрались вместе, Эрюм с Юваном и говорят Кипаю:
- Были мы детьми и глупость властвовала в наших головах. А ты, Кипай, разумом взял среди нас. Сейчас мы выросли и наш разум проснулся. Но Кастуша не простит нам нашей былой глупости. Так будем же мы справедливыми между собой. Давайте ходить к Кастуше друг за другом и не станем открывать ей своего имени. Кого девушка выберет, тому и быть ее мужем.
Ходят братья к Кастуше. Веселые и печальные речи ведут с ней. Печаль у каждого одна - полюбит ли его девушка. Каждый хочет ее взять в жены, а имени своего не говорит. Нам, дескать все одно, кто как нас кличет.
Если им все одно, да не все равно Кастуше. Знает девушка, что лишь один из них ее суженый, лишь один из них с добрым сердцем. Да вот беда не узнать его. Давно перестал Кипай подходить к ней с открытой душой. Словно нарочно, Кипай решил всем походить на братьев. Это, конечно, не так. Если черствость Эрюма и Ювана она растопила своей красотой только на время, то доброта Кипая бесконечна и бескорыстна, как тепло, идущее от великого божества Солнца.
Никак не может Кастуша дознаться, кто из них Кипай. И Кипай чует, как девушка ищет среди братьев его. Но раз он дал братьям слово, не нарушит его.
Тогда Кастуша взмолилась Мастораве, чтобы она отметила ее суженого Кипая. Донесся до богини голос Кастуши. И вот однажды проснулся Кипай, и все увидели на его лице небольшое коричневое пятнышко. Это Масторава отметила его звездой счастья.
После этого встретились они с Кастушей и больше уже не теряли друг друга.
Бабушка кончила свой сказ. Мне жаль было, что так быстро он кончился.
ЗАПАХ ВЕСНЫ
Я узнаю приближение весны по тому, как начинают плакать окна. Всю зиму они затянуты плотным слоем льда, а поверх него покрыты мохнатым снежком. И вот солнечные лучи растапливают лед на стеклах и весело заглядывают в избу. На печи, на стенах, на полу лукаво сидят солнечные зайчики.
Теперь мы с Тихоней видим друг друга в окно - он из своего дома, а я из своего. Так из окон мы и делаем знаки друг другу: кто к кому должен идти.
Снег хоть и потемнел, но тает медленно. И мы ждем не дождемся, когда он растает совсем и появятся лужи и ручейки с синей водой.
И надо же этому случиться - заболел Тихоня. У него снова что-то с легкими. Меня перестала радовать весна.
Сегодня его отправляют в больницу. Тетя Зина ходит мрачная, и мне не весело. Тихоня хмурится, что мы такие кислые. При тете Зине я называю его Димкой. Он уже собрался в дорогу, одет был во все чистое. На столе лежали две тетрадки и коробка цветных карандашей. Рисовать он не бросил, а что не различает зеленого и красного цвета, это не так важно, когда хочется рисовать.
- Что у тебя болит? - шепотом спрашиваю я.
- Ничего у меня не болит, только руки сильно потеют, - также шепотом отвечает он мне.
Вернулся его отец, дядя Витя, и объявил, что машина придет через пару часов. Тетя Зина украдкой смахнула с лица слезы и вышла в сени. Дядя Витя подсел к нам. Пригладил волосы, черный чуб скатался под шапкой и пучком спадает на висок.
- Ну, сынок, как, готов? - громко спрашивает Димку и подбадривающе хлопает его по плечу.
- Готов, чего там, - усмехнулся Тихоня.
- Ты, Дим, того... не распускай слюни, давай по-мужски! - Дядя Витя легонько встряхивает его за плечи и улыбается. - Ты там долго не пробудешь. А я к тебе каждую неделю буду ездить. И Татуню разочек возьму. - Он кивнул мне: - Поедешь, Татунь?
- Конечно, поеду! - Я благодарно смотрю на дядю Витю.
Тетя Зина собирала на стол, пора обедать. Я хотела уйти домой, но тетя Зина не отпустила меня и усадила вместе со всеми за стол.
После обеда дядя Витя пошел узнать насчет машины, тетя Зина проверяла, все ли положила в сумку, которую собрала сыну на дорогу.
Мы с Тихоней сидим на лавке и смотрим в окно. Там весело лопочут капли.
- Приедешь с отцом в Саранск, я б тебя с дядей Сергеем познакомил, говорит он мне.
- Но его может не быть в больнице, - возражаю я.
- Да с чего он вдруг в больнице. Я его и так найду. У меня есть его адрес и номер телефона. Понимаешь, как здорово в городе, наберешь несколько цифр - бик-бик - и услышишь его голос.
Перед окнами останавливается грузовая машина, из кабины выпрыгивает Димкин отец. Он входит в избу и подает Димке пальто и шапку. Тетя Зина расплакалась было, но дядя Витя погрозил ей, и она вытерла слезы.
Мы все вышли на улицу. Дядя Витя и Димка сели в кабину. Я встревожилась, что машина отъедет, а Тихоня так и не попрощается со мной. Но нет, вот он выглядывает в окошко и машет мне рукой. Я тоже помахала в ответ, и слезы у меня потекли сами собой.
Машина отъехала, и я пошла к себе домой. Тетя Зина окликнула меня:
- Татуня, ты все же заглядывай к нам.
- Конечно, буду заглядывать, - пообещала я.
Прошло несколько дней. На улице появились лужи с водой, потекли ручейки. Я выходила на улицу пускать кораблики. Иногда ко мне подходила Натка со своей маленькой деревянной лопаткой.
Я говорила ей, какая синяя вода в лужах, а ручейки, как живые голубые ленты... Натка не верила мне. Может, она не видит синего цвета? Карандаши, конечно, различает. Но на улице она не видит этого. Меня она называет выдумщицей. Не боясь холода, Натка снимает варежку и черпает рукой талую воду.
- На, погляди, какая она синяя. - Она подносит руку ко мне и насмешливо улыбается.
В ее руке я вижу мутную воду. Натка победно смеется. Тогда я говорю ей:
- Вот ты, Натка, и не дура, но ничего не понимаешь.
Натка, обиженная, уходит.
На днях я ходила с мальчишками посмотреть на реку - не начался ли ледоход. Лед поднялся, да неизвестно, когда тронется.
Сегодня удивительный день. Наконец начался ледоход. Мы ходили с детворой смотреть, как по разлившейся речке плыли огромные бурые льдины. Если долго глядеть на плывущие льдины, то покажется, будто и ты уносишься вместе с ними вдаль.