— У меня не было времени все досконально осмотреть в гараже, — сказала она. — Если бы мы хорошенько поискали, может, и поняли бы, чего Летун так боится... И мне было бы спокойнее на душе.
Они вошли в гараж, сделали несколько кругов вокруг коляски, двери которой разбухли от влажности и не открывались.
— Фонари очень красивые, — заметил Морис. — Может быть, дядя расщедрится и подарит их нам. Они бы замечательно смотрелись в мастерской...
Сесиль осматривала пол.
— Я ожидала найти здесь люк, — сказала она.
— И что бы от этого изменилось?
— Не знаю. Кто-нибудь мог бы там прятаться.
— Собака тут же обнаружила бы его, можешь быть уверена. Нет, всё это не то. Поверь мне. Не стоит ломать себе голову. Когда Жюльен вернется, он объяснит нам эту тайну, если, конечно, она существует.
— Ладно, — сказала Сесиль. — Только я хотела бы обойти парк с Летуном.
Они обследовали каждую тропинку, каждый куст. Пес весело резвился. Он совершенно забыл свои страхи, и Сесиль, шагая рядом с успокоившимся и переполненным различными планами Морисом, начала втайне посмеиваться над собой. Однако с наступлением вечера ее вновь охватила тревога. Напрасно Сесиль сопротивлялась, твердя себе, что она стала жертвой собственного воображения: она вздрагивала при малейшем шорохе. И злилась на Мориса за его невозмутимость. Он ничего не чувствовал. Он не понимал, что во всем этом все-таки что-то есть... Миазмы... Вредные испарения... Она знала об этом куда меньше, чем овчарка, но страх не мог обмануть.
Она провела ужасную ночь. Прозрачный лунный свет, каким он бывает в сентябре, оживлял тени и поддерживал природу в бодрствовании. Она не сомневалась, что очень многие звери настороже. Иногда тень крыла падала на шторы, а из парка доносились загадочные крики. А ведь ближайший дом — в двух километрах от замка.
Морис проснулся в восемь часов. Он зевнул, потянулся.
— С ума сойти, сколько можно здесь дрыхнуть. Мне это было просто необходимо. А тебе?
— Уедем отсюда, Морис.
Она прошептала это так тихо, что ему показалось, что он ее не понял.
— Я сказала: уедем отсюда, — повторила Сесиль. — Я лично уеду, даже если ты решишь остаться».
— Слушай, не заводись! — предупредил ее Морис. — Здесь так здорово. Я смогу работать. Что тебе еще надо?
— Мне здесь страшно.
— Страшно? Из-за какого-то глупого барбоса? Я запру его, и делу конец.
— Ты забываешь, что мы приехали сюда как раз из-за него.
Морис пробормотал что-то и встал с кровати в сильном раздражении. Начался новый день. К полудню пошел дождь, затяжной косой дождь, и его шелест оживлял двор и наполнял его чьим-то незримым присутствием. Морис нашел предлог, чтобы отравиться на машине в деревню; Сесиль уселась на кухне этакой старушкой, вслушиваясь в тайную жизнь замка под дождем. Странные мысли приходили ей на ум, и ей становилось жаль дядю Жюльена, этого отшельника. Морис называл его оригиналом. Может быть, он немного сумасшедший. Она сама уже не знала, что есть реальность, а что нет. Когда она выходила из кухни, ей казалось, что ее подстерегает холодная пустота залов, высматривающая пустыми взглядами бесчисленных портретов. К счастью, рядом был Летун, спокойный, внимательный, обожающий. Сесиль понимала, почему дядя не захотел оставить его одного. Ей начинал нравиться Жюльен — за то, что он так любит это свирепое и ласковое животное. Но тогда получается, что дядя Жюльен не сбежал накануне, как ей до сих пор казалось. Нет, конечно. Ведь он специально съездил в Париж и даже дал денег Морису; почему она вообразила себе, что..? Существует ли связь между отъездом дяди и страхом пса? Разумеется, никакой... Сесиль уже ничего не понимала. Она смотрела на игры ветра с дождем. Временами потоки дождя, закружившись в быстром порыве ветра, принимали любопытные формы и походили на силуэты. Словно привидения из тумана и водяных капель, они танцуя пересекали двор. Когда Морис вернулся, она сразу поняла, что он выпил. Обед был унылым. Время до вечера тянулось невыносимо долго. Морис упорно молчал. Сесиль уже привыкла к его капризному характеру.
Ночью сильный ветер с запада расчистил небо, и утром жизнь вдруг показалась прекрасной. У Мориса появилось желание поработать. Он устроился в большой гостиной в окружении маркиз и генералов. Сесиль в сопровождении бежавшей впереди собаки решилась выйти за пределы усадьбы, пособирала ежевику и вернулась тропинкой, что вилась за флигелем. «Бьюик» стоял на том же месте. Ставни были по-прежнему закрыты. Летун обогнул флигель торопливой трусцой по большому кругу — он испытывал всё тот же страх. Сесиль ускорила шаг. Зародившаяся было веселость улетучилась, но она не решалась побеспокоить Мориса, который, заложив угольный карандаш за ухо и поставив бутылку белого вина так, чтобы ее можно было достать рукой, что-то напевал. А у нее никак не шел из головы флигель с закрытыми ставнями. В конце концов, это не ее дело. Это касается лишь дяди и племянника. Она же находится в замке лишь в качестве приглашенной. Сесиль попыталась отвлечься от всего, прогнать от себя то смутное беспокойство, которое изматывало ее, как изматывает небольшая температура. «Я на отдыхе», — повторяла она себе. Или доверительно шептала псу: «Нам с тобой никто не нужен. Не правда ли, нам очень хорошо вместе?» Пес дышал чаще, из глотки его поднимался парок. Сесиль обнимала его, затем отворачивалась, потому что у нее на глазах были слезы.