— Погоди. Не так быстро. Сначала скажи, что это была за усталость.
— Не знаю.
— Может, ты съела что-нибудь не то?
— Нет.
— И ты даже не смогла вернуться домой?
— Нет, не смогла.
— Элиана... Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь.
— Да нет же, дорогой, уверяю тебя.
— Ты могла бы позвать на помощь.
— Я не могла ни заговорить, ни пошевелиться.
Я умолк, пытаясь подобрать подходящий диагноз — как-никак я кое-что смыслю в медицине. Элиана — женщина крепкая, нервным созданием ее никак не назовешь. Ни одного мало-мальски пригодного объяснения я не находил.
— В общем, тебя как будто парализовало?
— Да.
— Тебе было больно?
— Нисколько... Не тревожься, Франсуа, милый... Все позади. Я не хочу больше об этом думать.
— Но я-то должен думать об этом. Твое недомогание может возобновиться.
Она прикрыла сгибом локтя глаза и очень быстро проговорила:
— Тогда уж лучше умереть.
— Перестань, Элиана. Я не узнаю тебя. У тебя было головокружение. Так. Ты присела на край колодца... Но он довольно широкий. Ты соскользнула? Как вообще все произошло?
— Я почувствовала, что ухожу... Это было сильнее меня... У меня не осталось никаких сил... Даже не было желания защищаться.
— Защищаться? Но ведь никто на тебя не нападал.
— Верно. Не знаю, как это выразить... Это было ужасно и вместе с тем приятно... Я была совершенно опустошена, расслаблена... Откинулась назад. Затылком ударилась обо что-то твердое. Тут у меня шишка...
Я потрогал шишку под волосами, и Элиана застонала. Шишка была здоровенная.
— У меня было такое ощущение, что я падаю очень долго, — продолжала она.— А потом я, должно быть, упала плашмя на воду... всплеск был оглушительный... Я не пошла ко дну, но от холода перехватило дыхание.
— Замолчи, — прошептал я.
Меня, восприимчивого, склонного сопереживать страданиям животных и людей, эти подробности мучили. Но Элиана этого не замечала. Быть может, ей становилось легче от того, что она выговаривалась.
— Я пыталась удержаться... камни были скользкие... Сознание я потеряла не сразу... там оказалось неглубоко, и я могла бы просто стоять. Так мне казалось... А после я мало что помню... Самым страшным был холод, который входил в меня.
Я закрыл ей рот ладонью. Она поцеловала ее.
— Как дальше жить? — спросил я. — Разве я смогу теперь оставить тебя одну?
Я уже видел, как этот колодец разверзается у меня под ногами. Ослизлые камни, ледяная вода — все эти подробности подобно ножам вонзались в мою плоть. Я поднялся, охваченный яростью, что проистекала от переизбытка страха.
— Я велю заделать его, и немедленно! — вскричал я. — А потом доктор тебя обследует. Если понадобится, съездим на консультацию в Нант. Я хочу знать точный диагноз. В этом недомогании есть что-то противоестественное.
— Прошу тебя, Франсуа!
Я спустился в сад. Земля возле колодца была утоптана. Теперь я присел на край колодца и увидел на камнях глубокие царапины. Нетрудно было себе представить, что тут разыгралось. А я... Я наклонился и увидел далеко-далеко внизу голубой лоскут неба и маленький черный шар своей головы. Зависнув вот так над пустотой, я бы неминуемо опрокинулся вниз, если бы силы вдруг оставили меня. Я попробовал, как бы это могло быть, и тотчас с колотящимся сердцем уцепился за сруб.
Был какой-то злой рок в том, что Элиана оказалась здесь как раз в преддверии обморока. Тем более что обычно она почти никогда не подходила к колодцу. Летом поливкой занимаюсь я, а когда у меня слишком много работы, к нам два раза в неделю во второй половине дня приходит садовник из Бовуара». Отворилась калитка. Приехал доктор Малле. Я бросился ему навстречу, поделиться своими опасениями. Малле лет под сорок, он невысокий, крепкий, коренастый. Особой утонченностью не отличается, зато многоопытен и осторожен. Я бывал у него не часто — вечно времени не хватает, да и близости особой между нами нет. Но его суждениям я доверяю.
— Вы излишне драматизируете ситуацию, — сказал он. — Такое может случиться с кем угодно и где угодно. Конечно, здоровье у вашей супруги крепкое, но это ничего не значит. У меня самого однажды случился за рулем кратковременный сердечный обморок, и я здорово расшибся. Тогда я обратился к своему патрону в Нанте. Он обследовал меня вдоль и поперек, но так, черт возьми, и не сподобился объяснить, почему у меня на две-три секунды отказало сердце. И я подобно вашей жене тоже почувствовал, что ничего не могу с собой поделать. Я умирал. Умирал в буквальном смысле слова. Ощущение и в самом деле не из приятных. Кстати, она случаем не беременна?