— В Нуармутье?
Виаль улыбнулся.
— Вы точно поставили акцент. Вообще-то ей больше подошел бы Париж, она такая утонченная, образованная. Замечательно рисует. Но у нее не было средств. Только вот эта старая лачуга, унаследованная от мужа. Пришлось довольствоваться этим.
— И все-таки: после Браззавиля — Нуармутье!
— У нее не было выбора, — отрезал Виаль. — К тому же она отнюдь не несчастна. Уголок очаровательный, сами увидите... Домик стоит посреди соснового бора.
— Лес Шез.
— Да, кажется, так. Из мастерской Мириам видит море, побережье.
Это «Мириам» прозвучало совершенно естественно. Похоже, он привык называть ее по имени. Впрочем, это ни о чем не говорило.
— Ну а гепард? — напомнил я.
— Так вот, гепард болеет. Этого зверя подарил ей я, когда она уезжала. Хотелось, чтобы что-то живое связывало ее с Африкой. Возможно, я поступил неправильно. Теперь Ньетэ больна. Не знаю, что с ней. Это самка, а самки уязвимее, чувствительнее самцов. Мне кажется, она никак не акклиматизируется. Госпожа Хеллер не знает, как ее лечить. Во всяком случае, таково мое впечатление. Хорошо бы вы съездили туда, взглянули... Понимаете, для меня это животное значит несколько больше, чем просто гепард.
Да, я начинал понимать. Виаль поднялся.
— Так вы съездите?
— Завтра с утра.
— Спасибо.
Он сказал это с явным облегчением, даже постарался придать голосу сердечность.
— Меня вы можете найти в Сабль-д'Олонн, в гостинице «Рамблэ». Я уезжаю через десять дней. Доложите мне... — Он тотчас спохватился. — Дайте мне знать, удалось ли что-нибудь сделать... Разумеется, все расходы — за мой счет.
Вновь обретя самоуверенность солидного человека, хозяина, он направился к двери.
— Я взвалил на вас не самую простую работенку. Но Ньетэ — воплощенная кротость. Уверен, у вас не будет никаких затруднений.
Он попытался найти какие-то более теплые слова, но так и не смог. Пожал мне руку.
— До встречи... Гостиница «Рамблэ».
Автомобиль бесшумно тронулся с места, и я запер калитку. Гепард!.. Должно быть, что-то вроде ягуара. Нет, я, конечно, не боялся, но уже почти сожалел о том, что согласился.
— Можешь накрывать, — крикнул я Элиане, поднимаясь к себе в кабинет.
Там я полистал несколько книжек и вскоре наткнулся на коротенькую статью:
«Гепард: хищник семейства кошачьих. Распространены также названия: гончий леопард и гривистый леопард. Обитает в Южной Азии и в Африке. Похож на огромную кошку, но дрессировке поддается не хуже собаки. Рыжеватая шкура покрыта округлыми черными пятнами. Длина туловища около метра. Обладает силой, гибкостью и мощными челюстями кошки, но когти у него далеко не так остры, а характер лишен свирепости; шерсть у него завивается, как у собаки».
Я поднял голову: в глубине ночи горели огни острова. Решительно, Виаль мне не понравился. Я посмотрел время отлива: четверть седьмого. Утро насмарку. За стол с Элианой я усаживался в скверном настроении. Впрочем, ее любопытства я не опасался. Элиана никогда меня не расспрашивала.
Выше я написал, что не собираюсь рассказывать нашу жизнь. Но некоторые подробности уточнить все же придется. Иначе вы мне просто не поверите. Я чувствую, важна каждая подробность. К примеру, мне следовало бы описать наш дом. От Бовуара начинается дорога на Гуа. Она вьется меж солончаков, описывая замысловатые петли, — ни дать ни взять горное шоссе, но на плоской как блин равнине. Там и сям, разбросанные как попало, стоят фермы, выбеленные известкой дома, сараи и риги, двери которых украшены большим белым крестом. В Бретани распятия ставят на перекрестках, здесь же кресты рисуют на дверях. Почему я не обосновался в Бовуаре, довольно крупном городке? Думаю, оттого, что меня покорила неизбывная печаль здешних мест. Для того чтобы убедить Элиану, доводов у меня хватило с избытком. Усадьба Сен-Илер продавалась буквально за гроши. Располагалась она удачно, чуть в стороне от дороги; имелись дополнительные постройки — позднее я смогу оборудовать в них псарню. Я возделаю сад, зацементирую колодец, перебелю фасад... Элиана слушала меня с еле заметной снисходительной улыбкой женщины, которая знает цену словам.
— Ну раз ты так хочешь!.. — сказала она.
Да, я хотел этот дом — просторный, светлый, удобный. Сзади есть еще выход, благодаря которому можно входить и выходить, никого не беспокоя и не нанося грязи. Одно крыло дома в моем полном распоряжении, а из окон моего кабинета на втором этаже с одной стороны открывается вид на море, с другой — на бескрайний луг. Желтое с прозеленью море, зеленая с прожелтью земля. Подобно матросу в сорочьем гнезде, я вознесен над этими просторами, от которых исходит нечто пьянящее, берущее за душу. Элиана не поняла бы меня, если бы я попытался описать свои чувства. Я и сам в них толком не разобрался. Больше всего мне полюбилась, как мне кажется, какая-то незавершенность здешнего края, когда он медленно освобождается от вод. Словно на твоих глазах происходит сотворение мира. Иногда поутру, когда я под пришедшим с запада моросящим дождем пересекал поля, когда различал в тумане на краю откоса лошадей, которые замерли в неподвижности, вытянув шеи к совсем близкому морю, я ощущал себя первобытным человеком. Животные подходили ко мне по высокой траве. Я приветствовал их, даже говорил им что-то, проезжая мимо. Земля, дождик, животные, я сам — все это было единым целым, одной и той же первичной глиной, из которой жизнь в мечтательной задумчивости лепила формы. Обмолвись я об этом Элиане, она бы просто мило посмеялась надо мной. О нет, она не глупа. Но это дочь нашего востока; я знал, что она чувствует себя оторванной от корней. Да и само мое ремесло ей не слишком по душе. Послушайся я ее, жил бы в Страсбурге и задорого лечил бы кошек и собак. Был бы этаким неудавшимся врачом. Нет. Меня это не устраивало. Вот почему, прочитав однажды в профсоюзной газете, что в Бовуаре требуется ветеринар, я решился сразу. Дом я тоже приобрел с ходу, не раздумывая. Элиане оставалось принять все как должное. Зарабатывал я весьма прилично, так что затеял целую программу переоборудования жилища: отопление на мазуте, современная кухня, телевизор». Элиана почти могла считать, что живет в Страсбурге. Почти... На самом деле она чувствовала себя словно в изгнании. И сколько я ни советовал ей куда-нибудь ходить, все было напрасно.