— Нет.
— Вывод, — продолжил рассуждать кот, — либо разъехались два товарняка, либо товарняк с пассажирским поездом. И если имел место второй вариант, то это объясняет, почему ты сперва слышал зов фолианта, а после перестал.
А что, версия вполне рабочая. Мой фолиант увезли на поезде. Только куда?
— Хочешь сказать…
— Хозяин, — еле сдерживая свое раздражение, процедил мой кот, — не тяни резину. Если я буду спрашивать билетершу о том, какой поезд тут проезжал и куда именно следовал, она меня не поймет.
— Ах, да! — ударил я себя по лбу ладонью. — Теперь понял.
Странно, что я сам не подумал об этом. Я вообще в последнее время как-то туго соображать стал. А может, и не соображал никогда? Просто с появлением ворожейской силы мне это становится очевидным? Да не — бред, тупые в медицинском учиться не могут. А я и поступил сам и отучился без взяток. Не отличник, конечно, но и не раздолбай. Так что мое временное подтормаживание связано, должно быть, с чем-то иным. Возможно, с моей недавней кончиной и воскрешением. Кто его знает, как такие мероприятия на мозг влияют?
А еще я постоянно забываю, что простые смертные моего кота воспринимают исключительно как дрессированное животное, способное вышагивать на задних лапах и мяукать по моей команде. Непосвященные могут с ним даже поговорить, но не так, как это делаем мы с отцом Евгением, а так, как привыкли говорить обыватели с домашними животными. Чаще всего с Василием умилительно сюсюкаются, словно мой кот ребенок, или на худой конец слабоумный. Причем, внушительные размеры Василия мало кого останавливают. Скорее даже наоборот — провоцируют подойти да пообщаться:
«А кто это у нас тут такой большой и пушистый?», «Какая лапочка», «Ути-пути, какой самостоятельный котик» — и все в том же духе.
Тьфу, признаться, даже меня это бесит. Хочешь что сказать — говори, как человек не коверкай язык и не употребляй уменьшительно-ласкательные слова и суффиксы. А как это задолбало самого Василия, даже представить сложно. Немудрено, что он за полтора века существования так озлобился на простых людей. Хамил он всем, кому ни попадя, с каждым днем все больше напоминая булгаковского Шарикова — даром что кот. Благо единственным, кто его понимал в обществе, был я сам. Привык уже.
Особенно сильно раздражало моего слугу, когда его кошкой называли, а не котом. И, кстати, да — только сейчас об этом задумался. Раньше я на это обстоятельство внимания не обращал. Сила ворожейская, каковой ее описывают все вокруг, исключительно бабская. Так? Так. А в помощники себе Варвара Семенова взяла именно кота. Почему не кошку-то? Где логика? И мало того, что он кот — то есть носитель мужского генотипа, так он еще и чувствителен к этой силе и способен ею оперировать. Никого не напоминает? Я же сам такой! Да и у Пелагеи в помощниках, насколько я помню ворон ходил. Точнее летал. Тоже вполне себе мужчина.
Ладно, нужно будет и этот вопрос с Василием обсудить. Но не сейчас. Позже. Сейчас у нас действительно важное дело есть.
Я жестом указал своему слуге на то, что он сейчас не совсем, как кот себя ведет и, дождавшись, когда тот усядется, постучал в окошко кассы. Мне долго не открывали. Я уж думал, никого там нет, но спустя минуту услышал-таки в помещении какую-то возню, а после и лязг шпингалета.
— Чего вам? — без особых церемоний спросила женщина билетерша, высунувшись из окошка и выставив необъемных размеров грудь, не умещавшуюся в форменную блузку.
Средних лет, дородная, но при этом вполне себе миловидная тетенька. Таких пруд-пруди в любой российской глубинке.
— Уехать бы… — замялся я, поняв, что совсем не продумал тактику общения.
— Мне бы тоже, — мечтательно выдохнула женщина, закатив на секунду глаза, — лет тридцать назад…
— Понимаю, — посочувствовал я. — Поезда тут ходят?
— А вам куда?
— Куда угодно. Просто уехать хочу. Машина сломалась.
Врать я никогда не умел и, кажется, кассирша меня раскусила. Париться на этот счет я, правда, и не думал — кому какое дело, почему я свалить решил из этой расчудесной деревни?
— Так, минут на пять опоздал, — ответила, наконец, женщина, перестав буравить меня взглядом. — Проходящий до Минска только убыл.
— Эмм, простите, а в какую сторону Минск?
Женщина высунулась из окошка еще сильнее, от чего ее пышные прелести довольно соблазнительно колыхнулись. Она еще раз внимательно оглядела сначала меня, а после и моего Василия, а затем просто кивнула налево.