Глава 7.
Гай отчего-то сразу понял, что девка эта, наузницей приведенная, Крайю не отпустит. И нити окрасить не даст. Значит, права была старая каналья, когда говорила про обман. А ведь он только-только решил жить по-честному...
Видно, забыть о том придется. А может, и о жизни вовсе. Потому как чем ближе подходил час к обряду, тем меньше верилось самому Ворожебнику в силу его.
Сила...
Из ночницы она вытягивалась неохотно, сопротивляясь. Не сила вовсе - нечто иное. Мощное. И дощечка-руна, что легла в ладонь Гая, вышла диковинной, странной. Деревянной, вот только... треснутой. Словно бы временем самим побитой.
Коричневая, с черными полосками - прогалинами. И черной же меткой.
Знак, что лежал на руне той, походил на перевертыша. Его Гай помнил хорошо, потому как в любом раскладе ведьмы перевертыш из семи рун складывался в центре. Любовалась собою, красуясь...
А теперь вот - это.
Старуха и сама удивилась, приглядевшись.
- Похоже, - проговорила она. - Только вот линия эта... - Она указала крючковатым пальцем вниз дощечки: - у перевертыша вращается кругом знака основного, моя же...
- В землю уходит, - тихо шепнул Ворожебник. И тут же замолк, потому как Ярослава была рядом. И старуха снова предупреждала: не отпустит. Оттого и молчать придется.
А вот ярина сила оказалась другой. Искристой, золотом отороченной. И чистой такой, что глазам больно глядеть выходило. Только ведь тоже отходить ему не хотела, держась в ворожее прочно. И, видно, девке то болью оборачивалось, потому как лицо ее, поружовевшее от мороза, нынче бело совсем. И глаза потускнели.
Терпит, глупая. Но вот рыжий знает точно: если завоет, станет легче.
Упрямая.
Последние силы отдает, крепко сцепив зубы. Знать, и она в жизни натерпелась, не только Гай.
Он осторожно выводит святую мощь из тела девки, чтоб не повредить дитяти. А то спокойно. Лежит себе тихо под маткиным сердцем, да осторожно трогает крошечной ручкой живот: закончил?
- Закончил! - Откликается Ворожебник, усаживая обессиленную Яру на лавку у стены. А сам - Крайе. Я завершу обряд, вот только Нежег...
Старая каналья метается по горнице темной. И те двое, что муж с женою, пугаются. Знать, даже лишившись мощи, самими небожителями дарованной, чуют эманацию былую в старом теле. А та все думает:
- Не спасти нам Нежега. Час только потеряем...
Гай глядит на руны, что собрал. Достает ту, что подарила ему Пряха, считает. Числом семь. И, стало быть, наузу плести можно...
Только что дальше?
Кровь Яры чиста. И если выйдет она Чародейке навстречу, та найдет. Значит...
Чтоб сплести наузу, силою фермуару равной, мощь ворожебная нужна. Кровь тоже. И если так...
Мощь нынче осталась только в нем, значит...
Ворожебник закрывает глаза. Отворяет кровь. Разумеет, что после того, как жижу багровую отопрет, силы в нем не станет. Жалеет? Верно, нет. Потому как он и так мертв, и то всего лишь морок. Кончится - так готов он к тому, нет - еще лучше. И он сильнее распаривает бьющуюся нитку вены, что скачет напротив лезвию острому.
Кровь сочится поначалу легко, по каплям. А потом - вся разом словно бы. И перед глазами Гая мутнеет, слепнется. А потом и вовсе растворяется все кругом. Мир, изба родная. Люди, ненавидящие его так сильно, что нынче это чуется даже в воздухе. И сам он...
- Не гляди! - Крайя отводит Ярославе глаза да вкладывает дощечку-руну в ладонь узкую. - Ворожебник разумел, что так будет. Может статься, выдюжит...
- Ему бы помочь... - Яра заглядывает внутрь себя, пытаясь ощутить былое. Но в ней нынче все глухо, не откликается уж дар, к которому привыкла. И, стало быть, придется привыкать к другому. К травам вот снова, к плетению науз. Благо, старая знахарка научила.
- Поможешь, как справишься, - обещает Крайя, сама не веря словам своим. - Ему и Негу, которого Свят с Заринкой принесут. Многим... война скончится, и останутся раненные. А еще - отголоски Мора, что не уйдет сразу с Земли Лесной. Ты ж знахаркой будешь...
Она говорит что-то еще, уговаривает Яру. И та позволяет, потому как гул голосов и криков становится сильнее с каждой минутой, а время - на исходе. Вон уж и солнце садится за горизонт, и ей бы поспеть...
С первыми сумерками в избе ползет туманом несмелым тонкая тень. Прозрачная пока, слабая. Тень эта пробует подобраться ближе к людям, пробуя их жизнь на вкус: