Вслушиваясь в скрипичную сонату Бетховена, которую всегда исполняют в кинотеатрах, стоит зажечь в антракте свет, я припомнил, что всего три зимы назад проделал то же самое с пальто другого человека – она вышла купить нам лимонада. Я убедил себя, что мы расстались, что ее не существовало вовсе, – чтобы удивиться посильнее, когда она вернулась и откинула соседнее сиденье. Потом мы вышли из кино, купили воскресную газету и побрели по снегу домой, рассуждая про Мод и Хлою, наспех где-то поужинали, зайдя в книжный магазин. Кажется – как давно. А еще я вспомнил себя куда более молодым – однажды субботним вечером я пришел в этот самый кинотеатр один и, выискивая, куда бы сесть так, чтобы никого слишком не побеспокоить, услышал, как мужчина спросил женщину: «Тебе нравится Бетховен?» Женщина, повесившая пальто на спинку кресла, прислонилась к ней, повернулась к спутнику и ответила что-то вроде: «Вообще – да, но эту сонату терпеть не могу». У них было – это понял даже я – первое свидание.
В тот вечер я с надеждой и недоумением заглянул в будущее, гадая, кем окажется та женщина, что будет сидеть рядом со мной, слушать эту мелодию Бетховена и говорить: «Да, но эту сонату терпеть не могу». Они так мало знают друг о друге, что ему приходится выяснять, любит ли она Бетховена. Я только сейчас сообразил, что он всего лишь пытался поддержать разговор.
«Да, но эту сонату терпеть не могу», – повторил я про себя, как будто слегка смазанный тон ее голоса был ключом, способным открыть проход туда, куда я бы с радостью направил свою жизнь, – слова, полные недомолвок столь волнующих и дерзких, что напоминают комплимент, какого я никогда не слышал, а потому мечтаю, чтобы его повторили. «Эту сонату терпеть не могу» означало: «Мне все равно, что тебе сказать, здорово быть вместе в эту холодную ночь. Еще движение – и локти наши соприкоснутся». И вот сейчас, обдумывая много лет спустя ее легкомысленный ответ, я понял, что и поныне знаю о скрытых взаимоотношениях между мужчинами и женщинами не больше, чем тогда, а кроме того, так и не понял, какое желание загадал в недоумении, когда сидел один, думая наперед, пытаясь расчислить, как обернется моя жизнь, даже не подозревая, что вопросы, с которыми я обратился к жизни, приплывут ко мне вновь много лет спустя, в той же бутылке, без ответов.
Столько лет прошло – а я только и способен, что поддерживать разговор.
Столько лет прошло – а я только и пытаюсь показать, что не боюсь молчания, не боюсь женщин.
Я вновь подумал о тех влюбленных. Я мельком увидел их еще раз, у выхода – все ждали, когда перестанет дождь. Потом прошли годы. Потом появился некто, и, возможно, на первом свидании я тоже спросил, что она думает про Бетховена, – и тем самым поставил галочку напротив вопроса, обозначавшего вход в розовый сад. Мы тоже тогда ждали, когда утихнет дождь. Потом я пошел в кино один. Потом – с другими. Потом один. Потом снова с другими.
Как я посмотрел больше фильмов – один или с другими? Как мне больше нравилось? – гадал я.
Скажет ли Клара, что «одному» лучше, а потом – как раз когда я изготовлюсь кивнуть в знак согласия, передумает и возразит, что в темноте ей все-таки нужны тедругие – чтобы было кого пихнуть локтем?
Выяснилось, что на уже знакомой дороге на сей раз полно рытвин.
Может, стоит ей об этом сказать.
Удовольствие – слущивать с себя годы и обнажать перед ней свою суть – меня взбудоражило. Удовольствие хоть что-то сказать ей о себе взбудоражило меня.
Сказать: на миг я перепугался – вдруг я лишь вообразил, что ты сегодня со мной? Хочешь знать почему?
Я знаю почему.
Сказать ей, что думал про нее весь день, или обойтись намеком поуклончивее – что наша встреча перед входом в кинотеатр будто бы вырвана из всех фильмов, какие я видел, и предвосхищает развитие многих сюжетов Ромера? Можно сказать ей, что я долго бродил по городу в поисках открытых магазинов и все время думал только про нее, искал только ее, останавливался выпить кофе в твердой уверенности, что заметил ее, однако, понимая тщетность этой надежды, окидывал все эти места беглым взглядом и двигался дальше – а она в это время звонила мне миллион раз? Сказать ей, что заранее отрепетировал этот монолог?
Я вспомнил тускнеющее предвечернее солнце, как оно постепенно становилось одиноким и угрюмым после того, как я отобедал с Олафом, – меркнущий свет тянул меня за собой, когда я смотрел, как день пытается прекратить его страдания, – но на заднем плане все время маячила несбыточная надежда, что часы вернутся на сутки вспять и я окажусь в точности там, где был вчера вечером, прежде чем сесть в автобус М5 в сторону от центра, купить две бутылки шампанского, выйти из материнского дома и направиться в винный магазин…