Тан Лан смотрел на него с беспокойством, даже с опаской. Ожидал его раздражения, несогласия, жесткого «нет»? Напрасно. Он почти со всем был согласен. Разумом. Что до остального… Иногда боль становится столь сильной, что уже безразлично, сколько ее будет… совершенно все равно.
Он сделает все как положено, переступит через себя, если потребуется. Эта мысль не вызвала привычного протеста, мелькнула — и уступила место другим, не мешая слушать и запоминать.
— Это все, что я хотел сказать вам как ваш советник, — завершил свою речь Тяньжу. — Но есть еще кое-что, Ваше Величество. То, что непозволительно Тан Лану, вполне может позволить себе господин Рэн.
Губы его тут же расплылись в широкой улыбке, взгляд стал веселым и слегка насмешливым. Он приблизился и по-простецки похлопал господина Ян рукой по плечу.
— Ай, Гэн-гэ, рад был тебя повида…
И замер от неожиданности, когда тот, поддавшись порыву, заключил его в объятия, будто в клещи. Так мог обнимать он младшего брата, прощаясь над долгий срок… или же доброго друга. Наверное… Ни того ни другого он никогда не имел. И вряд ли уже обретет.
Да, воистину прав его советник. То, что не может сделать правитель, вполне доступно безликому господину Гэн.
— Я приказываю тебе вернуться, — произнес он тихо вместо прощания, дождался еще более тихого «Постараюсь», кивнул, показывая, что услышал и, больше не оборачиваясь, покинул Дворец.
Спустившись по главной лестнице, Ян Байлун остановился, воззвал к Владыке, легко переломил доставшуюся такой ценой табличку — и равнодушно следил за тем, как проступает на истерзанной ладони печать выбранных врат. Если бы кто-нибудь, следящий за ним со стороны, сказал ему, что в это же время над ним вспыхнул — и погас до поры — яркий белый круг благословения, он бы лишь отметил этот факт в уме своем как положительный, хотя и несколько преждевременный — не более того.
До самых врат он шел спокойным уверенным, подобающим молодому правителю, шагом. И воспринял как должное и то, что клубящаяся мгла разошлась перед ним в стороны, покорная знаку на его руке, словно чиновники на большом совете, и льющийся сразу со всех сторон белый свет.
Впрочем, так же хладнокровно он встретил бы здесь и целую шайку свирепых демонов.
— Здравствуй, дитя! — Голос бы красив, гармоничен и удивительно уместен. Что-то внутри отзывалось на него, словно на стройную мелодию циня. А еще он имел аромат — свежий, тонкий — тронутой легким морозом зимней сливы. И тем подкупал еще сильнее. — Что ты выберешь: идти дальше или же родиться заново?
Он помедлил немного. Не оттого, что сомневался, просто слушал и наслаждался нежной, едва осязаемой сладостью на языке, вызывающей легкое предвкушение чего-то необычного, давно забытого…
— Дальше, — произнес наконец, когда молчание могло показаться невежливым.
— Сильное дитя, — похвалил его Голос, вызвав этим теплую волну, пробежавшую по телу и вместе с тем настороженность: он не привык к подобному. — Правила таковы, что мне стоило бы взять с тебя в уплату что-то ценное, — Голос задумался, будто опечалился немного. — Но я не стану: за тебя уже заплатили.
— Кто? — прозвучало слишком резко, требовательно, но Голос не обиделся.
— Одно благословенное дитя.
Стало тревожно, вспомнились хрупкие плечи, розовый шелк, оттеняющий нежный цвет кожи, тонкие пальцы, перебирающие струны гуциня.
«Как? Почему?»
— Не думай об этом, дитя. Продолжай свой путь.
Он, слегка сбитый с толка, увидел перед собой множество разбегающихся в разные стороны дорог и дорожек. Снова почудился цветочный аромат. Сердце кольнуло острой иглой — но тут же отпустило.
Зимняя слива… ему всегда нравился этот запах. Он напоминал о грядущей весне и… еще о чем-то… О чем? Он попытался вспомнить — но тщетно. Что-то важное?… Нет, глупость: что такого важного может быть в цветке?
Он приказал себе отбросить и мысли об этом, и странное, непонятно откуда взявшееся смятение, — и сделал шаг вперед.
Глава 1.28
Господин Рэн
Он проводил Его Величество взглядом, дождался, когда стихнут шаги, мысленно пожелал ему покровительства Небес, удачи и сил… простых человеческих сил. А потом неспешно подошел к позабытому старику, все так же тихо стоящему у одной из колон зала, несколько неуклюже опустился на колени и замер в глубоком почтительном поклоне.