Так она рассудила, стараясь не замечать того лукавства, что скрывалось в ее же словах. И по дорожке к нужному ей уголку сада шла так неспешно, будто, действительно, прогуливалась безо всякой цели. И через лунные врата прошла с опаской, заглянув в них украдкой, словно разбойница, задумавшее недоброе. Но когда приблизилась немного к Павильону, забыла обо всем. Тихий удивительно стройный напев гуциня послышался ей, и девушка остановилась в тени раскидистого клена, слегка прикрыла глаза и слушала, затаив дыхание, боясь пропустить хоть единую ноту.
Перед внутренним взором ее так ясно предстала Великая река осенью. Она царственно несла свои воды, ясные и чистые, через горы, через поля все дальше и дальше… Красный лист, подхваченный ветром, опустился на темную гладь, будто маленький кораблик. И от движения этого легкие круги пошли по воде — и затихли. Она видела себя, сидящую на берегу, и наблюдающую за течением воды.
«Тревоги наши и радости, жизнь и смерть — будто вода в Великой реке, — шептала мелодия, — приходят и уходят, оставляя лишь память о себе. Ничто не вечно». И от осознания этого становилось и горько и сладко, и легко и тяжело…
Девушка и сама не заметила, как пошла на этот звук, словно завороженная, к самому павильону, желая слушать и слушать еще — громче и ближе. И лишь когда, уже стоя в дверях, увидела сидящего напротив входа мужчину, когда он, уловив движение, поднял на нее глаза, вдруг почувствовала себя маленьким зверьком в только что захлопнувшейся ловушке. Но отступать уже было поздно.
— Вы пришли, — произнес господин Гэн, вставая и делая несколько неторопливых шагов ей навстречу.
— Благодарю за музыку, Гэн-лан, она доставила мне истинное удовольствие, — поклонилась она, скрывая неловкость.
— О чем она рассказала вам, госпожа? — спросил мужчина с благожелательным интересом. Она предпочитала думать именно так, хотя на его строгом лице это выражение было почти неотличимым от сдержанной иронии.
— О том, что не стоит жалеть о разлитой воде, — ответила она, немного подумав, — остается лишь смириться и идти дальше.
— Воистину, одним словом вы раскрыли суть дела, госпожа, — его губы едва обозначили улыбку, а рука сделала плавный приглашающий жест.
И только тогда девушка смогла как следует осмотреться. И увиденное слегка удивило ее.
Они прошли к единственным здесь местам для гостей и расположились на небольших удобных скамьях друг напротив друга. Взгляд ее остановился на обманчиво простых вазах, стоящих на каждом из столиков, и на коричневых веточках сливы мэйхуа, усыпанных нежными темно-розовыми цветами.
Вместо вина и угощений на столиках она заметила несколько листов белоснежной бумаги. Тут же стояли тушечница и подставка для кистей.
Надо было что-то сказать.
— Прекрасный выбор, — отметила она, разглядывая тонкие ветки и хрупкие лепестки.
— Меня мало интересуют цветы, — неожиданно произнес господин Гэн и девушка от удивления подняла на него глаза. — Я отдаю должное их красоте, но она не трогает меня. Их пышность назойлива, а сладкий аромат навязчив. Вся прелесть их выставлена наружу, в них нет никакой загадки. И лишь один цветок неизменно вызывает мое восхищение. Мэйхуа. — Острый взгляд черных, будто угли, глаз едва не заставил ее вздрогнуть.
И когда взор мужчины снова обратился к стоящим в вазе цветам, она испытала облегчение.
— Цветам зимней сливы свойственна скромность, достоинство… — холеные длинные пальцы едва коснулись полупрозрачных лепестков, и ей некстати вспомнилось, как эти же руки безжалостно разили врагов мечом, — и редкая стойкость. Нежнее розовой яшмы, они бросают вызов снегу, зиме, самой смерти. И смеют цвести, когда остальные цветы даже не помышляют о том.
Когда земля в трауре и надежда мертва, лишь аромат мэйхуа напоминает о том, что весна возможна.
Вы согласны, госпожа?
Проницательные глаза снова изучали ее. Спокойно, не скрываясь. А внутри нее все переворачивалось. И какая-то струна, натянутая до предела, звенела, дребезжа и рискуя сорваться: «Не слушай, беги, беги…» Но девушка лишь сильнее расправила плечи и встретила его взгляд с легкой улыбкой.
— Зачем вы пригласили меня сюда, Гэн-лан? Не думаю, что дело только в цветах и музыке.
— Вы снова правы, госпожа, — это обращение резануло слух. Она в очередной раз отметила, что после того самого сна он ни разу не назвал ее «барышней». — Я хотел попрощаться.
«Попрощаться?» Ах, да, конечно, ведь у него есть ключ, отпирающий Врата Жизни. Разумеется, он решил уйти. При мыслях об этом она ощутила немалое облегчение и… тоску?