Мик не был богатым или бедным, хотя по отношению к своей семье он чаще всего употреблял второе прилагательное. После восемнадцати, как говорил мне Филип, у Мика выработалось странного рода отношение к деньгам — он слишком часто ставил их во главе угла. А причина этого крылась в недалёком прошлом, когда у семьи Мика просто не нашлось денег на то, чтобы оплатить ему художественный колледж. Я пыталась не обращать на это внимания, не акцентировала на своих или его проблемах с личным бюджетом. Первые месяцы нашего знакомства мы с Миком не думали о деньгах.
Мы были детьми, которые жили во имя счастья, и нас никто не пытался остановить. Маме нравился Мик, отец его почти терпел. Всё было куда лучше, чем я могла бы себе представить. Но были люди, что не разделяли моих радостных возгласов.
Он звонил впервые за последние несколько лет. «Ублюдок», — скандировало моё сознание, как только я увидела, что за человек решил оторвать меня от чтения методички по международным договорам. Я знала, когда звонит ОН, от этого не стоит ждать ничего хорошего. Но я подняла трубку. Не знаю, в каком месте тогда была моя логика, но явно не близко. Мне хотелось сказать, как я, чёрт подери, ненавижу человека на той стороне провода, как хочу заехать по его надменному лицу, но вырвалось только невнятное, полувопросительное «Привет?..»
А он уж не молчал, даже не растерялся. Быстро разузнал всю стандартную информацию и отбросил жеманство:
— Взгляни на себя, Элиза. Что ты видишь? — спросил Он и, если честно, я не знала, что ответить.
В зеркале на столике я увидела немного уставшую студентку, но внутри всё было куда сложнее. Моего скудного запаса слов редко хватало, чтобы описать всё, что хотелось, потому я просто обронила совершенно банальную фразу:
— Я вижу счастливую девушку...
— Которая гробит свою карьеру ради... кого, ты там говоришь? Пекаря? — он осуждал.
Чёртов моралист, кретин высшей пробы, эгоцентричный идиот... И как я только находила все эти слова? Это всё время, наверняка. Только оно могло сотворить с обычной юношеской обидой подобные метаморфозы и преобразовать её в лютую ярость. Время сделало своё дело — оно убило мою симпатию к Áртуру Грину.
— Áртур, чёрт, ты можешь без своего этого скептицизма? — вопрос риторический, конечно же, он не может.
— Повзрослей, Элиза.
Так и захотелось закричать в тот миг: я не ребёнок, я взрослая, самодостаточная личность. Мне не 14, я больше не плачу в подушку из-за неразделённой любви, не прячу сигареты по старым шкатулкам, не пью втихаря вино из маминого бокала, не пытаюсь сорвать злость на всей Вселенной. Я не нуждаюсь в нравоучениях Áртура Грина.
— Уже, Áртур. Уже... Ты немного пропустил в моей жизни... совсем чуть-чуть. Лет, эдак, пять!
— Упрекаешь?
— Ненавижу уже. Зачем лезть в мою жизнь, если ни черта о ней не знаешь? Да и к тому же, ты в чёртовом Сан-Франциско. Как, мне интересно, ты хочешь направить меня на путь истинный, когда находишься в грёбаных Штатах?
— А, прости, я забыл тебе сказать, пока ты тут орала: я возвращаюсь в Лондон. Фирма расширяется, и меня перевели в новый офис. Буду управлять всем европейским потоком.
Áртур — рекламщик, Áртур друг моего отца, Áртуру 32 и мы не виделись уже слишком давно. Он карьерист, обладатель самой заносчивой в мире жены и отец милого десятилетнего парня по имени Дэниел. Áртур — тот самый образ, на котором заканчивались мои представления об идеальном мужчине. Выше только отец, но эта планка недостижима. Хриплый, почти бархатный голос, джентльменские повадки истинного англичанина и едкий, совсем не британский, сарказм делают его образ целостным, дополняя точёную, правильную внешность.
Мне хотелось кричать, когда я встретила его в аэропорту Хитроу через неделю после нашего разговора. Хотелось бить по его лицу, до крови, до синяков и гематом, но я не решилась. Ибо это же тот самый Áртур, что вытаскивал из моих карманов сигареты и рвал их на глазах, тот, кто научил меня любить классическую музыку, включив в своей машине на полную катушку «Für Elise», тот, кто мог одновременно быть деспотом и «своим в доску». Он не был похож на моего отца, но разделял его взгляды на жизнь и прививал их (совершенно ненавязчиво) мне.