И этот самый человек сейчас сидел напротив меня и почти кричал своим хрипловатым, приятным голосом:
— Замуж? Тебе девятнадцать. В тебе сейчас играют гормоны и остатки юношеского максимализма.
— Ну ты и мудак, Áртур, — констатировала я.
Чёрт подери, ведь он изменился. Ну почему отметка в тридцать лет так меняет людей. «Всего пять лет, а ты, Áртур, уже окончательно утратил связь с юностью. Ты постарел... И пусть время любит тебя, пусть на лице почти ни одной морщины, но в душе тебе уже за 100 и ты брюзжащий старый дурак».
— Прошу, не забывай о том, кто тут старше, Элизабет!
«Я не забываю, Áртур...».
— Боже, да не строй ты из себя моралиста, Áртур! Ведёшь себя хуже отца.
— Будь я твоим отцом, я бы хоть к батарее тебя приковал, но не позволял выскакивать замуж за первого попавшегося паренька с окраины, с которым ты три месяца проскакала из постели на прогулку и обратно.
— Мы не... Боже, ничего такого не было. Ты... как всегда. Чёртов знаток моей жизни Áртур Чейс Грин. Ты наверняка знаешь, как мне лучше поступить, не так ли? Может, и заказ за меня сделаешь, ты же знаешь лучше?! — я хотела встать и уйти, но он сжал моё предплечье так сильно, что кровь на миг замедлила свой ход. Мне показалось, или рука немного онемела?
— Угомонись, Элиза! Сядь и остынь.
— Да по...
— Заткнись, сядь и дослушай! — я села, не в силах вырваться из хватки Áртура. — Твой этот Мик — простой парень, такой же, как и миллион других. Ему немногим больше тебя. Он живёт с ветром в голове и дырой в карманах.
— Мне пле...
— Я сказал: Заткнись и слушай! Хорошо, допустим вы поженитесь, всё будет прекрасно. Родители денег на свадьбу не дадут, у вас ни гроша нет, так что получится всё скромно, по-семейному. Ладно, это даже лучше. А потом будут суровые будни — тот самый ненавистный быт. Вам будет по двадцать с лишним, и даже шалаш будет казаться раем. Возможно, у вас даже родится ребёнок. Это замечательно — он будет жить на пособие вместе с тобой и твоим мужем. Ну, а дальше, лет, эдак, через пять твоему ненаглядному надоест быт, он ведь «творческая личность», ему надо развиваться. И вот в один день он укатит в Аргентину, или куда там вы хотели слетать, и будет ловить удовольствие от жизни, а ты останешься одна — с маленьким ребёнком на руках и с нулевой возможностью найти работу без единого дня стажа. Ну как, тебе всё ещё на всё плевать? Или это только такое, общее, — незначительная мелочь, на которую не стоит обращать внимание?
Áртур никогда не говорил с таким хладнокровием и цинизмом в голосе. На миг мне сдалось, что он злорадствует. Может, так оно и было, а может, это просто фантазия девятнадцатилетней злой дуры. Я не была уверена ни в чём.
— Ты не можешь знать, что будет в будущем, — тихо ответила я на его длинную проповедь.
— Я знаю, Элиза. Таких, как Мик, я своей жизни видел достаточно. Стоит ли говорить, что ни у одного из них жизнь не заканчивалась строчками: и жили они долго и счастливо одной дружной семьей. Они трусы — все и каждый.
— Ты тоже, Áртур, — внезапно я озвучила свои же мысли. — Ты самый настоящий трус. Сбежал от жены в Британию — как по-взрослому, как смело... Отец рассказывал, что творится в вашей семье, в общих чертах.
— Я был таким, как Мик, когда родился Дэни, и в то время я и вправду был трусом. Мне было страшно, я хотел сбежать, я не знал, что делать дальше. Все мы трусы на пороге чего-то важного. Тогда я держался за свои чувства к Пейдж, но сейчас не за что больше ухватиться. Всё уплыло и осталось во времени. Быт в который раз всё расставил по своим местам.
— Так вы разводитесь?
— Меньше вопросов, Элиза...
— Ты так любишь не договаривать всё, что касается твоей жизни. Почему?
— Потому что это не та тема, о которой я хочу говорить.
«Подумай о том, что я сказал тебе», — бросает он и уходит. И плевать уже на то, что мне до скрежета зубов хочется закричать, доказать свою правоту тому человеку. Всё равно на те боль и пустоту, что обволакивают и накатывают странными волнами, поглощая. Я утопаю в них, чувствую, как сбивается дыхание, а по сердцу словно проносится разряд тока.