Я плачу в туалете какого-то кафе и кричу на саму себя. Не от слов Áртура, даже не от злости на него, а от осознания того, что человек, который ранее был для меня сродни идолу, считает меня пустым местом — ничем в эквиваленте личности.
Дома было пусто. Мик ещё работал с отцом. И это даже очень хорошо, потому что я не могла бы с ним говорить. Пришлось бы притворяться, что всё хорошо... Мик всегда видит, когда я вру. Может, поэтому я и не стала звонить ему и натянуто радостным тоном спрашивать, как он и где хочет провести этот вечер.
Я думала о словах Áртура и о том, как чертовски странно на людей действует время. Во мне боролись злость и восхищение, зрелость и юношеская наивность. И где, чёрт подери, моя былая рассудительность? Где решительность?
В жопе, там же, где и я.
Следующие несколько месяцев мы готовились. Всё поменялось с приездом Áртура, он всё чаще пытался пересекаться со мной, но уже гораздо реже толкал нравоучительные речи. Áртур всегда выглядел куда респектабельнее, чем я: в нём было что-то от тех самых телевизионных дипломатов, что выступают на конгрессах и прочих политических сборищах. Он руководил отделом маркетинга и умел преподнести себя не хуже любого лицедея или оратора. Этот человек знал себе цену. А я знала лишь то, что скоро покачусь по наклонной. Это наверняка случиться. Может, не так быстро, но лет через пять-семь, когда мысли съедят всю мою уверенность и оставят лишь обглоданные кости, я покачусь вниз с обрыва и разобьюсь о скалы собственного самомнения.
Мик поменялся. Это случилось так резко, что я не успела опомниться, как вместо простого работящего парня передо мной стоял раздолбай с утопичными и слишком дерзкими мыслями. Он связался с компанией неформалов и проникся их идеями. Свадьба медленно, но верно накрывалась медным тазом, так же как и принципы Мика.
Я держалась ещё полгода, до одного долгого вечера, когда я совершила большую ошибку.
Сложно назвать разумным человека, который готов тащиться на другой конец города в пол одиннадцатого вечера, чтобы вытащить свою, чтоб её, вторую половинку из валгаллы алкогольного и наркотического угара в компании неформалов. Впрочем, я никогда не претендовала на какие-то особые регалии или звания, а свою глупость вполне осознавала. От этого легче не становилось. Голос Лиз в трубке ничем не помогал — только больше раздражал и заставлял нервничать. Она была моей первой подругой в Лондоне, она жила со мной на съемной квартире около двух лет и именно она потащила меня устраиваться на работу в ту проклятую пекарню. «Какого чёрта, Лиз?» — могла орать я, но ей было плевать. Эта девочка, ростом пять футов от силы, имела стойкий характер и хамоватые манеры, но с умом у нее дела обстояли куда лучше, чем у меня, по крайней мере, в делах житейских.
Именно поэтому она в тот вечер сидела в тёплой квартире, а я брела через дебри брикстонских переулков в поисках своего благоверного и его компашки.
— Брикстон, Селлвуд-стрит, 156... Ага, нашла. Большое серое здание с бигбордом «Маркс энд Спенсер» на полстены? — спросила я.
— Да, да, оно. Ты только будь поаккуратней, Эл, чёрт его знает, что там твориться. Мне Сэм написал, что у них тусовка там. Ну, а ты знаешь, какие у этих придурков «тусовки»... — она на секунду замолчала. — А может, лучше вызови полицию, а?
— Нет, сначала сама проверю, что там. Пока, Лиз, спасибо за информацию.
В здании холодно, как в чёртовом морге. Ну, это и не странно — на улице середина октября, а сырое полузаброшенное помещение вряд ли хорошо отапливается. Серые коридоры вели вглубь бетонного лабиринта, из которого я, наверное, в одиночку не выберусь. Это могло бы напугать, если б не злость, которая вела вперёд, на звуки гулянки, на крики каких-то голосистых девок и парней. Мне становилось не по себе от предвкушения. В одном из проходов я увидела открытую дверь. Голоса людей доносились оттуда. В воздухе стал ощущаться лёгкий запах табачного дыма. Я прикрыла ладонью рот и пошла прямо к открытой двери.
Что я ожидала там увидеть, я уже и не помнила. Наверное, это должно было быть нечто с родни угарной вечеринке конца семидесятых, когда хипари обкуривались до состояния полусмерти и выли под гитару полный несусветный бред. Но ни пьяных хиппи, ни чёртовой гитары там не оказалось. Была лишь внушительная квадратная комната с кучей коробок, старым облезлым диваном, грязным столом на трёх ножках, облаком сигаретного дыма и странными плакатами на стенах. Посреди всего этого действа расположилась компания из четырёх парней, среди которых я никак не могла разглядеть Мика, и тройка вусмерть бухих девок, что полулежали на коленях у своих «кавалеров». Они курили травку или что-то вроде того, кто-то кричал что-то о свободе и равенстве (вот только что там равным и свободным должно быть, я так и не поняла). Меня никто не замечал, а я не спешила врываться и разносить всё без разбора в поисках Мика.