Проснувшись окончательно, Тара берёт телефон и пишет Фенстерматчеру: «Где тебя носит?». После того, как сообщение остаётся непрочитанным в течение десяти минут, она начинает паниковать. Теоретически с бессмертным парнем мало что может произойти, но Тара всё ещё прекрасно помнит, какой мир жестокий и страшный. С ними со всеми может случиться всё, что угодно. В любой момент. Она не придумывает ничего лучше, как позвонить Жуковски, но и тот не берёт трубку.
Через минуту Фенстерматчер появляться собственной персоной.
— Ты где был?! — накидывается на него Тара сразу же, головой понимания, что распсиховалась без причины, но ничего не может с собой поделать. — Я писала тебе! — Чтобы до Фенстерматчера лучше дошла информация, она с силой долбит его по плечу кулаком.
— Ау, — шипит тот, потирая плечо. — Я не хотел тебя будить. Был с Фраем.
— Мог бы и… в смысле «ау»? — замирает Тара. — Почему «ау»? У тебя не бывает никаких «ау». Что она опять с тобой сделала?!
— Успокойся, пожалуйста, всё нормально.
Таре не кажется, что всё нормально. Ничего, вообще-то, нормального тут нет и близко. И немножко подальше — тоже нет.
— Мы не можем проверить действие лекарства на обычном человеке, — продолжает Фенстерматчер невозмутимо. — Но и на мне не можем, если я в своём нормальном состоянии. Вот ищем нужную дозу яда, чтобы замедлить мои способности, но не убрать их полностью. Пока никак не получается угадать с пропорциями.
— Мне не нравится это. То, что ты бессмертный — это, конечно, утешает, но…
— Я не бессмертный, я неуязвимый.
— А есть разница?
— Конечно. Однажды я умру, как и все. Кажется, зря я это сказал, да? — добавляет он поспешно, глядя, как меняется выражение лица Тары. — Это будет нескоро.
— Откуда ты знаешь? У тебя в роду уже были такие случаи?
— Да, у нас это передаётся через поколение по отцовской линии. В отличие от большинства способностей, наша — не на всю жизнь. Годам к тридцати пяти я достигну наивысшего пика, а потом постепенно всё пойдёт на убыль. Не резко, поначалу я особо не замечу разницы, но с годами сила и способность к регенерации станут уменьшатся. Примерно к восьмидесяти я стану обычным человеком, правда, со здоровьем где-то сорокалетнего. А там как повезёт. Может, проживу ещё лет тридцать, может меньше. Там уже всё как у всех.
— Это… я не знаю, как это, — отвечает Тара, растерявшись окончательно. — Тебе с этим нормально?
— Да, вполне. Мне кажется, бесконечная жизнь — это невыносимо. А так… поскольку это не навсегда, я и соглашаюсь на все эксперименты и исследования. Хочу быть максимально полезным, пока могу.
— На мои эксперименты ты не соглашался, — улыбается Тара впервые за долгое время.
— С тобой — это личное. Я бы согласился, если бы у меня не было к тебе чувств.
Тару даже немного восхищает то, как просто и открыто он это говорит. Не только сейчас, а вообще, в целом. Он как Гугл — всегда отвечает, если нормально написать запрос.
Если бы им можно было целоваться, Тара бы его сейчас поцеловала. Но им нельзя, приходится довольствоваться обнимашками. Обниматься с Фенстерматчером, правда, тоже хорошо.
— Все что-то делают, и только я, как обычно, бесполезена, — говорит она Фенстерматчеру в шею.
— Ты не бесполезена. Ты каждый день проводишь с ним время, разговариваешь…
— Но он не слышит.
— Мы не знаем этого. Может, слышит. А ещё ты утешаешь его маму. На месте Макса мне было бы очень важно, чтобы с моей мамой находился кто-то рядом. И нам, кстати, пора собираться. Пойдёшь к себе или дать тебе что-нибудь накинуть?
— Хочу ту розовую толстовку, — говорит Тара.
Фенстерматчер кивает, расцепляет объятия и идёт к шкафу. Они переодеваются, вызывают такси и едут в больницу. И всё это повторяется изо дня в день. Изо дня в день.
8.
Тара очень любит Макса и очень хочет, чтобы тот поправился. Безумно хочет. Последние несколько недель только этого и хочет. Однако Фенстерматчера она, кажется, любит тоже, и ей крайне не нравится то, что они собираются сделать.
— Мы точно не убьём его? — спрашивает она в который раз. — Что вот ты киваешь, откуда тебе вообще знать?