Я подошел к Игнату. Он не спал. Светлые короткие ресницы его тихо вздрагивали. В узенькой щелке, открывавшейся на минуту между ресницами, сверкнул черный беспокойный зрачок. Я сел рядом с Игнатом на краешек одеяла и взял его за руку. Так делала мама, когда я болел и не мог уснуть.
— Чего не спишь, Игнат?
Игнат тихо и упрямо потянул руку. Я не отпускал, сдавливая пальцами его ладонь. Игнат постепенно сдался и расслабил пальцы. Желтый ободок ресниц вздрогнул и успокоился. Игнат вздохнул во сне.
Я слушаю детство
Я проснулся на рассвете и стал соображать, который час. Часов у меня не было, а ишаки еще не кричали. Кое-где в домах светились зыбкие огоньки.
Подошла Гранка. Она тоже выспалась, хотела полаять в свое удовольствие, но не решалась. Я потрепал Гранку по мягким тряпочным ушам и сказал:
— Гранка, я сейчас пойду в Конгурт, а ты оставайся тут. Я позвоню в редакцию и в колхоз, который возле соляной горы Ходжа-мумин. Ты меня понимаешь?
Собаки любят, когда с ними разговаривают по душам. Гранка молча слушала меня. Черные точки над глазами тихо и задумчиво вздрагивали. Она все поняла и не стала увязываться за мной в Конгурт. Легла на краешке лужайки, положила морду на передние лапы и смотрела мне вслед.
Двери почты уже были открыты. Крашеный пол курился легким паром. Возле дверей лежала мокрая тряпка. Я вытер ноги, и, ступая только на каблуки, пошел к окошку в стене.
За окошком сидела девушка с черными длинными косами. На голове у нее была тюбетейка, а на шее медные бусы с голубой эмалью. Девушка только отошла от рукомойника. На черных волосах возле виска и на бровях светились, как алмазы, крупные, средние и совсем крохотные капельки воды.
Я поздоровался и попросил вызвать Душанбе. Девушка удивленно подняла брови.
— Еще очень рано, — тихо сказала она, как будто боялась кого-то разбудить. — Душанбе будет в тринадцать часов…
Я стоял возле окошка с белым замусоленным подлокотником и смотрел на телеграфный аппарат, который задумчиво и тихо жужжал на столике. Смотрел и думал, что мне теперь делать? Телеграф подсказал сам. Он вдруг очнулся и бойко застучал своими медными колесиками и рычажками, отшлепывая на длинных узких полосках жирные черные буквы.
— Послушайте, — сказал я. — Дайте мне, пожалуйста, телеграфный бланк…
На синем разлинованном бланке я написал телеграмму Расулу Расуловичу: «У нас, Расул Расулович, все в порядке. Пожалуйста, не болейте. Ваши юнкоры». Девушка взяла телеграмму, вопросительно и строго посмотрела на меня.
— Он сильно болен, да?
Я опустил голову.
— Он выздоровеет, — сказал я. — Он просто очень устал. Он много работает…
Девушка сразу села за телеграфный аппарат. Четко застучали буквы. Складываясь в слова, побежали по проводам в больницу к нашему Расулу Расуловичу.
Потом я попросил вызвать колхоз.
Девушка приподняла бровь. На лоб набежали три узеньких морщинки.
— Сейчас попробую.
Коротко и требовательно зажужжала ручка коммутатора — жж-жж-жж.
— Куляб, это ты, Куляб? Я Конгурт. Дай мне Московский район. Ну, я тебя прошу… Что? Алло! Это колхоз? Говорите, колхоз!
Девушка махнула мне рукой.
— Что вы стоите? Идите скорей!
Я вбежал в телефонную кабину и снял трубку. Сонный мужской голос недовольно спросил:
— Алло! Кто такой? Чего надо? Какой Нечаев? Зачем Нечаев?
Я с трудом растолковал человеку в трубке, кто я такой и что мне надо.
— Лунев наш колхоз нет! — крикнул он. — Как так есть? Зачем так говоришь? Зачем дурака валяй?
Человек, с которым я разговаривал, оказался раисом, то есть председателем. Он только приехал из Куляба и только уснул. Раис покричал на меня, но потом остыл и рассказал все, что знал, и все, что мне надо.
Лунева в колхозе никогда не было. Был у них другой русский. Он дружил на фронте с таджиком, выращивал вместе с ним хлопок и погиб в горах во время обвала. Все точно так, как рассказывал чабан Муслиме. Только звали его не Луневым, а Ивановым…
Я подошел к окошку.
— Рахмат, девушка!
— Все узнали?
— Все. Спасибо вам.
Девушка строго и с достоинством сказала:
— Теперь видите, какой у нас телефон!
Телефон в Конгурте в самом деле был особенный. Он вернул радость и спокойствие, снова ввел в таинственный мир обещаний и надежд.