Все классы и партии во время июньских дней сплотились в партию порядка против класса пролетариев – партии анархии, социализма, коммунизма. Они «спасли» общество от «врагов общества». Они избрали паролем для своих войск девиз старого общества: «Собственность, семья, религия, порядок», и ободряли контрреволюционных крестоносцев словами: «Сим победиши!» Начиная с этого момента, как только одна из многочисленных партий, сплотившихся под этим знаменем против июньских повстанцев, пытается в своих собственных классовых интересах удержаться на революционной арене, ей наносят поражение под лозунгом «Собственность, семья, религия, порядок!» Общество оказывается спасенным каждый раз, когда суживается круг его повелителей, когда более узкие интересы одерживают верх над более общими интересами. Всякое требование самой простой буржуазной финансовой реформы, самого шаблонного либерализма, самого формального республиканизма, самого плоского демократизма одновременно наказывается как «покушение на общество» и клеймится как «социализм». Под конец самих верховных жрецов «религии и порядка» пинками сгоняют с их пифийских треножников, среди ночи стаскивают с постели, впихивают в арестантскую карету, бросают в тюрьму или отправляют в изгнание, их храм сровнивают с землей, им затыкают рот, ломают их перья, рвут их закон – во имя религии, собственности, семьи и порядка. Пьяные толпы солдат расстреливают стоящих на своих балконах буржуа – фанатиков порядка, оскверняют их семейную святыню, бомбардируют для забавы их дома – во имя собственности, семьи, религии и порядка. В довершение всего подонки буржуазного общества образуют священную фалангу порядка и герой Крапюлинский вступает в Тюильрийский дворец в качестве «спасителя общества».
Часть II
Вернемся к прерванной нити изложения.
История Учредительного национального собрания со времени июньских дней – это история господства и разложения республиканской фракции буржуазии, фракции, известной под названием трехцветных республиканцев, чистых республиканцев, политических республиканцев, формальных республиканцев и так далее.
Эта фракция составляла при буржуазной монархии Луи-Филиппа официальную республиканскую оппозицию и в силу этого была общепризнанной составной частью тогдашнего политического мира. Она имела своих представителей в палатах и пользовалась значительным влиянием в печати. Ее парижский орган «National» считался в своем роде столь же респектабельным, как «Journal des Debats». Этому ее положению при конституционной монархии соответствовал и ее характер. Она не была сплоченной какими-нибудь крупными общими интересами и обособленной специфическими условиями производства фракцией буржуазии. Это была клика, состоявшая из республикански настроенных буржуа, писателей, адвокатов, офицеров и чиновников, влияние которой опиралось на антипатию страны к личности Луи-Филиппа, на воспоминания о первой республике, на республиканские верования кучки мечтателей, а главное – на французский национализм, ненависти которого к Венским трактатам и к союзу с Англией она никогда не давала остыть. При Луи-Филиппе «National» был обязан присоединением к нему значительной части его сторонников тому скрытому империализму, который именно поэтому смог впоследствии, при республике, выступить в лице Луи Бонапарта против самого «National» как победоносный конкурент. Против финансовой аристократии «National» боролся, как и вся остальная буржуазная оппозиция. Полемика против бюджета, во Франции целиком совпадавшая с борьбой против финансовой аристократии, доставляла слишком дешевую популярность и слишком обильный материал для пуританских leading articles, чтобы ее не эксплуатировать. Промышленная буржуазия была благодарна «National» за его холопскую защиту французской покровительственной системы, – защиту, с которой он, впрочем, выступил больше из национальных, чем из политико-экономических побуждений, вся же буржуазия в целом была благодарна ему за его злостные наветы на коммунизм и социализм. Впрочем, партия «National» была чисто республиканской, то есть она требовала республиканской формы буржуазного господства вместо монархической и, прежде всего, для себя львиной доли участия в этом господстве. Об условиях этой политической перемены она имела самые смутные представления. Зато ей было ясно как божий день, – и на банкетах в пользу реформы к концу царствования Луи-Филиппа это явно обнаружилось, – что она непопулярна в среде демократических мелких буржуа, и особенно в среде революционного пролетариата. Эти чистые республиканцы, как и подобает чистым республиканцам, были уже совсем готовы для начала удовольствоваться регентством герцогини Орлеанской, когда вспыхнула февральская революция, доставившая их наиболее видным представителям места во временном правительстве. Они, разумеется, с самого начала располагали доверием буржуазии и большинством в Учредительном национальном собрании. Социалистические элементы временного правительства были тотчас же исключены из Исполнительной комиссии, образованной Национальным собранием после его открытия; а вспышкой июньского восстания партия «National» воспользовалась для того, чтобы дать отставку и самой Исполнительной комиссии и таким образом избавиться от своих ближайших соперников, от мелкобуржуазных, или демократических, республиканцев (Ледрю-Роллена и других). Кавеньяк, генерал буржуазно-республиканской партии, который командовал июньской бойней, занял место Исполнительной комиссии, получив своего рода диктаторскую власть. Марраст, бывший главный редактор «National», стал бессменным председателем Учредительного национального собрания; министерские портфели, как и все остальные важнейшие посты, достались чистым республиканцам.