Часы продавца насекомых я переложил из заднего кармана брюк в нагрудный. Настроение испортилось. И не только от погоды. Неужели я раскаиваюсь, что отдал билет на корабль продавцу насекомых, думал я. Не успел объявиться товарищ, о котором я столько мечтал, тут же иду на попятный. Отвратительная манера. Нужно обдумать всё как следует. Человек он совсем неплохой. Не очень-то приветливый, но это даже лучше, чем если бы он оказался болтуном. Да и не всякий способен открыть юпкетчера. Наверное, голова у него варит гораздо лучше, чем это может показаться со стороны. И это замечательно — что хорошего, если бы первым моим товарищем стал совсем уж ординарный человек.
На всякий случай, как только он вернется из уборной, я скажу, что являюсь капитаном, и попрошу поставить подпись под обязательством немедленно покинуть корабль по первому же требованию, решил я. Тот самый корабль, который я открыл, придумал и построил. Команда, естественно, обязана безоговорочно повиноваться капитану. На подпись, конечно, можно и наплевать. Но тогда будет приведена в действие система принуждения. Вообще-то она носит оборонительный характер и направлена против внешних врагов, но может быть использована и против ослушника — что делать, при совместной жизни необходима хотя бы минимальная дисциплина. Я не собираюсь добиваться слепого подчинения капитану — мне это ни к чему, — но нельзя допустить, чтобы корабль превратился в братскую могилу. Бывают обстоятельства, когда без решительных действий не обойтись. Но, если не идти иногда на разумный компромисс, можно навсегда остаться в одиночестве. Ведь мой корабль не рассчитан на одного или двоих. Я планирую взять на борт триста восемьдесят пять человек. И, если не хочу обречь судно на заведомую гибель еще до того, как будет поднят якорь, нужно обязательно добиться, чтобы продавец насекомых взошел на борт.
На лотке напротив, где торговали этикетками (коллекция состояла из нескольких тысяч спичечных этикеток и конфетных оберток), продавщица поспешно упаковывала товар. Явно раздосадованная вялой торговлей, она укладывала в саквояж планшеты, даже не утруждая себя тем, чтобы разобрать их. Ничего удивительного, что торговля у нее не шла. Хоть и не похожий на юпкетчеров, ее товар был тоже рассчитан на слишком уж тонкий вкус. Да и стоять за прилавком в желтых солнечных очках и в изысканнейшем кимоно женщине далеко не первой молодости было не к лицу. К тому же, внизу прилавка красовалась сентиментальная надпись: «В память о покойном супруге», что приводило к прямо противоположному результату — покупатели буквально шарахались от лотка. Может быть, продавец насекомых действительно прав: непомерное вожделение — тяжкий грех.
Сосед справа пытался продать водяную пушку (не ружье, а именно пушку), примостившись у какой-то странной машины, стоявшей не на прилавке, а прямо на полу. Он молчал, подперев щеку рукой, за него разглагольствовал магнитофон. Сам продавец с укоризной поглядывал на небо. Тучи поднялись еще выше и, кружась, неслись со скоростью вертолета. Дождь мог пройти и стороной. Но, по-моему, надежды, что водяная пушка продастся, все равно не было. Во-первых, она слишком дорогая — десять миллионов иен. Возможно, продавец рассчитывал на будущее повышение цен, но уж слишком велико было несоответствие стоимости ее практической ценности. Если верить голосу, доносившемуся из магнитофона, при установлении цены исходили из количества дней, затраченных на изготовление пушки. Продавец, в прошлом служащий государственной железной дороги, использовал принцип паровоза. Он заявил патент на свое изобретение, который пока якобы находился в стадии рассмотрения, но даже мне, профану, казалось, что сила пара вряд ли может соперничать с силой взрывчатки. Если возникает необходимость в стреляющем на близкое расстояние оружии, которое не производило бы шума и не загрязняло бы окружающую среду, вполне можно использовать силу растяжения резины. Внешний вид пушки тоже не отличался привлекательностью. Из бесформенной печки торчал здоровенный орудийный ствол — ну точно мужской член. Посмеяться еще можно, но заплатить за нее даже сто иен — и то было жалко.
Все продавцы, как и оповещала реклама универмага, были и в самом деле дилетантами. А дилетантам, по-моему, нечего соваться в такие дела. Их товары, может быть, и вызывали любопытство, но в то же время нагоняли тоску. Слишком уж явно выпирала ничем не прикрытая корысть, а о том, какое впечатление они производят на покупателей, эти доморощенные торговцы нисколько не заботились. Люди согласны, чтобы их водили за нос, — только бы было интересно. Вот юпкетчер — совсем другое дело. Он — порождение мастера.