Над Утумно не сиял свет звезд и луны. Черной тенью она возвышалась над лесом, и там, в темноте от взора Изначального и валар была сокрыта обитель эльфов Пустоты — первых, кто ступил на землю Арды. Теперь здесь было пусто. Мелькор стоял на краю тени, ожидая страшной встречи.
Они появились из леса.
— На этот раз ты пришел не один, — тихо сказал Мелькор, оглядывая валар, стеной стоявших за спиной Манве. Они с интересом разглядывали Изгнанника, покинувшего Благословенный край столетия тому назад.
Сулимо же был невозмутим. В его облике безраздельно царствовало ледяное спокойствие.
— Где твой народ? — спросил он.
— Они ушли, Сулимо, ушли далеко, дабы не мешать Перворожденным. Ты пришел за мной, так я перед тобой.
— Прости меня, брат, — сказал Сулимо. Раздался звон цепей, и Мелькор почувствовал, как золотые кандалы сковали не только руки, но и Разум, а вместе с ним — и остаток той силы, что еще теплился в нем. — Но я пришел за ними.
— Что ты делаешь? — с ужасом спросил он. — Сулимо…
Манве отвернулся на мгновение.
— Ты никогда не задумывался о последствиях, Мелькор. Вот куда завел тебя твой бесконечный поиск. Ни тебе, ни мне, ни кому-то из нас не дано было право творить, уподобляясь Илуватару. Только в нем горит Негасимое пламя, только ему подвластны начала вселенной. Не нам с тобой. Они должны исчезнуть… И если ты не сможешь этого сделать, мы выполним эту задачу сами.
— Сулимо, — простонал Мелькор. Он только теперь понял, для чего они пришли. — Молю тебя, не надо! Пусть они заснут, Манве! — в слезах взмолился Изгнанник. — Пусть Укроет их Ульмо пучиной вод, пусть великая гряда гор, что сотворит Аулэ, станет их усыпальницей, пусть проснутся они последними в этом мире в одну из далеких эпох, когда Перворожденные окрепнут силой! Манве, я молю тебя, дай им шанс на жизнь!
Разум Сулимо метался подобно загнанному зверю. Отнять жизнь ради вселенской гармонии или, подавив в себе презрение, проявить милосердие и пойти против воли Изначального, обрекая мир на неизвестный исход? Это стало настоящим испытанием. Испытанием, посланным самим Илуватаром. Вот только каков был верный выход?
— Их не было в канве Великого Замысла, — тихо ответил он. — Как они могут жить, нарушая гармонию этого мира, искажая своей Тьмой его Сияние? Они пришли из глубины Мрака, который ты пересек… Как я могу ослушаться Изначального, Мелькор? Ты сам во всем виноват!
Последние слова он сказал так громко, и так сильно напрягся его Разум, что едва не покинул тело, вновь приняв форму могучей Мысли.
— Я сам отвечу за все, что натворил, сам предстану вновь на суд, я навеки останусь пленником за Вратами ночи… Только прошу, оставь им жизнь, это все, что останется от меня в этом мире! А я… Я исчезну, растворюсь в Ничто.
Смятение охватило валар, и если по приходу в Арду они были злы, то теперь, увидев истинную красоту творений Тьмы, взятой из самых глубин вселенной, создающей миры, они были опечалены судьбой первых эльфов, явивших себя этому миру.
— Их существование уже записано звездами, Сулимо, — вмешался вдруг Аулэ. Кому, как ни ему знать, что значит быть Творцом! Лишь он и сам Илуватар ведали о гномах, спящих в глубине гор и ожидающих своего часа…
— Это единственный выход, брат. Иначе воцарится хаос, — ничего не выражающим голосом произнес Манве.
И Мелькор понял: он проиграл. Сулимо все уже решил, он решил это ще тогда, во время их первой встречи на Земле. Брат искал его, но не от большой любви, а из чувства… Долга? Страха? Чувства и мысли ледяными волнами нахлынули на Мелькора, и даже его Разум был не в силах справиться с горем и отчаянием. Все кончено. Им не жить.
— Я не позволю тебе! — взревел вдруг Мелькор. — Скорее ты исчезнешь с лица земли! — и, невзирая на золотые оковы, бросился на брата.
Манве закрыл глаза, и золотая цепь полыхнула огнем, не дающим ни света, ни тепла. Но Мелькор вскрикнул от боли, ведь эльфы — часть его Разума, а пламя выжигало воспоминания, записанные в круговороте времени. Пленник рухнул на колени.
— Ты знаешь, что тягаться со мной бесполезно, — с болью в голосе сказал Манве. — Мне правда очень жаль.
— Что ты знаешь о жалости, Манве Сулимо? — вдруг тихо и спокойно произнес Мелькор. Его голос, в котором слышалась щемящая душу обреченность, прозвучал ровно и жестко. Манве внимательно посмотрел на брата, и что-то обеспокоило его. Нечто, чего раньше не было в этих темных глазах. Он не посмел ответить.
— Я хочу знать, — взяв себя в руки, проговорил Сулимо, — где скрывается это… Отродье Пустоты.
Эти слова ножом врезались в душу Изгнанника и причиняли боль куда большую, нежели золотые цепи, точно пиявки, высасывающие из него силы.
— Они ушли, скрытые остатками моих чар. Ты не найдешь их, не старайся.
— Не смогут уйти. Далеко простирается лес. Ороме знает тропы. Знает каждый лист. Твои чары теперь бессильны. Лес виден для Ороме, — проговорил вдруг Охотник, и голос его походил на шелест листвы. Его кожу цвета тополиной коры покрывали узоры, точно на стволах деревьев, на голове Охотника росли рога, точно у молодого оленя, но они не тянулись к солнцу, а сворачивались в кольцо, пряча в гриве волос костяной венец.
«Они не знают, какой облик принимать здесь, в Арде…», — подумал вдруг Мелькор. — «Им никогда не стать частью этого мира, а потому они не будут спускаться сюда. Их божественность — это их проклятье».
— Мы обыщем каждую тропинку, Мелькор, — спокойно произнес Манве. — И рано или поздно мы исправим твою ошибку, хочешь ты того или нет. Ты можешь только сделать выбор — сдаться добровольно и самому устранить последствия твоих деяний, или вновь пойти наперекор течению судеб.
Мелькор промолчал. Он лишь с вызовом оглядел валар, что пришли вершить правосудие, проливая кровь невинных. Убивать своих детей? Как они могли предложить такое.?
— Что же, ты сделал выбор, — вздохнул Сулимо. — Пусть будет так. Ороме…
— В этом нет нужды, — проговорил вдруг некто.
Сулимо вгляделся в лесную мглу — из нее медленно и величественно появлялись темные эльфы.
— Нет.! — простонал Мелькор.
Эльф, один из первых, проснувшихся в Арде, выступил вперед. — Не нужно насилия, мы здесь по доброй воле и во имя нашего Отца.
— Вы знаете, кто мы и зачем пришли? — спросил вдруг Аулэ.
Спокойствие эльфов Пустоты поразило его — они не были злобными тварями, но сущностью своей походили на детей Илуватара. Как мог Мелькор, этот Изгнанник, лишенный сил, сотворить такое чудо? Кузнец, державший свой могучий молот наготове, увидев созданий Пустоты, опустил оружие на землю, и она дрогнула от этого прикосновения.
— Мы должны покинуть этот мир, — с печалью в голосе проговорил эльф Пустоты. — Вы ведь за этим пришли, верно? Вернуть нас обратно в небытие.
Аулэ кивнул и почувствовал где-то глубоко внутри щемящее чувство — будто ему противна сама мысль о цели этой миссии.
— Мы прогневали Изначального?
— В том нет вашей вины, — тихо ответил он. — Но одно лишь ваше существование разбивает ход Вселенной, нарушает выстроенную гармонию, искажает Песнь, в которую вплетено будущее этих земель. Мы плели ее под взором Илуватара, и никто из нас не имел права искажать или изменять ее. Мелькор нарушил этот завет, он не только не исполнил своего Предназначения, но и пошел против воли Всеединого. Мы пришли, чтобы вернуть все на свои места, вернуть гармонию.
Эльф вздохнул и молча кивнул. Его соплеменники не роптали, лишь покорно склоняли головы.
— Мы знали, что однажды этот день придет. Когда мы проснулись под звездами, мы поняли, что нам не найдется места в этом мире, — вновь заговорил Безымянный. — А посему мы готовы покориться вашему решению. Пусть наша… Смерть станет спасением для того, кого мы зовем Отцом.