Куда бы ни пошла – она следует за мной, тенью стоя у плеча, держа руку на шее, шепча на ухо: «Ты – мое порождение. Без меня – не было бы и тебя». Но ведь нет кровной связи. В Никлосе есть частицы Карга и Клэрии, а я получила только ариус. Ненадолго. Без него даже сны о прошлом не отменят действительности – хоть мои крылья по-прежнему белые, я больше не белокрылая драконица. Не осталось великой силы. Ничего больше нет.
– Я вижу восход злой луны, я вижу беды на пути, я вижу землетрясения и молнии, я вижу, пришли плохие времена… – бормочу себе под нос, удивляясь, насколько прилипчивым оказался этот мотив. Нездоровым. Как будто не моим.
И встала как вкопанная, застигнутая жаркой перепалкой. Ноги вывели к куполообразному шатру, в закатных лучах окрашенному багровыми тонами, от которого исходил сильнейший жар. Из центра в небо вырывался черный дым, извиваясь тугой струей. Прямо напротив входа бесновался Томар, потрясающий рукой и проклинающий на все лады упрямую Марку.
Женщина только смеялась в ответ на его проклятия. В желтом цыплячьем платье она походила на злое солнышко в противовес черным тряпкам вечно мерзнущего колдуна.
– Вы отравили мою дочь! Напоили ее ядом! – орал он, привлекая нездоровое внимание жителей деревеньки, и в особенности – пары брехливых псов, что громким лаем возбужденно поддакивали каждому его крику.
Томар не выдержал конкуренции и запустил в них мелкой молнией, отчего они с визгом бросились врассыпную, а знахарка скептически изогнула бровь.
– Вашим предложением было оставить девочку на волю богов. Чтобы она сама справилась с ядом морских тварей. Поступи мы так – и она не пережила бы эту ночь.
Колдун топнул ногой:
– Я не позволю сделать из моей дочери шаманку! Она – настоящая колдунья, а ваши отвары…
– Отворяют душу! – отрезала женщина, сузив глаза и перейдя в наступление. – Если душа чиста, ребенок не пострадает. Она выживет. Ее воля – решать, кем быть. Без добровольного желания нельзя стать шаманом.
– Шаманизм – медленная смерть, – тихо ответил Томар, опуская голову.
Заметив мое приближение, мужчина успокоился, как-то сгорбился, опускаясь на скамейку, чтобы перевести дух. В его глазах читался немой укор, будто я была виновата в том, что утратила ариус.
– Что здесь происходит?
– Перепалка между видами магии. Застарелый спор, – успокаивающе ответила Марка. – Хочешь проведать Амалию? Скоро ей станет лучше, и девушка будет рада увидеть рядом с собой знакомое лицо.
Томар вновь взвился, торопливо поднимаясь и пытаясь проскользнуть в шатер, однако бдительная знахарка преградила путь, отталкивая назад.
– А почему я не могу увидеть дочь?! – возмутился он.
– Чтобы не смог помешать лечению. Напоминаю, колдун, вы здесь в гостях. И ваши люди сами обратились к нам за помощью. Мы будем оказывать ее на наших условиях. А теперь ступайте. Ваши эмоции загрязняют воздух. А для выздоровления нужны свежесть и свобода, – с натянутым спокойствием заявила Марка, выставляя руку вперед.
Было видно, что, если мужчина по-доброму не уйдет, женщина применит силу. И Томар был вынужден подчиниться. Напоследок только буркнул что-то ядовитое, отчего Марка пошатнулась, холодным взглядом окинув его удаляющуюся спину.
– Будь осторожна с этим человеком, Селеста, – предупредила она. – В нем много яда и гнева.
– Он чуть не умер. В его теле сидел Ктуул.
Знахарка вздрогнула, по-новому глядя в сторону хромающего колдуна.
– Нехорошо. Вот это действительно нехорошо.
С уходом Томара к шатру вернулись псы. Их вытянутые морды нет-нет, да и поворачивались в его сторону, прикидывая, вернется злой человек или нет. Поджарая красная псина ткнулась носом в мою ладонь, проверяя, нет ли чего вкусненького, а потом нахально развалилась в ногах, подставляя пузо. Мол, не стой, а давай чеши!
– Собаки чувствуют хорошего человека, – одобрительно заметила Марка, когда я присела и погладила жесткую шкуру, отчего пес возбужденно завилял хвостом. – А плохого избегают.
– Томар не плохой человек. Он сложный. С непростой судьбой. Маля – все для него. Неудивительно, что он так переживает за дочь, – вступилась я за колдуна, поднимаясь и подходя ко входу в шатер. Я не стала повторять слова Кукулейко. Не стала говорить и о своем невыполненном обещании.
– Держи ухо востро, Селеста. Тот, кого коснулась длань бога, никогда не будет прежним.
Внутри натоплено, как в бане, темно, хоть глаза выколи, и пахнет хвоей. В середине, прямо под дыркой в небо – открытая печка, утопленная в полу и сверху обложенная черными камешками, на которые Анка брызжет водой. Вверх поднимается густой недовольный пар, и запах усиливается. Кроме нее и лежащей на топчане Амалии, в шатре никого нет.