Весь поселок Субашири вырос, как ответ движению посетителей Фузи-ямы.
В нашей гостиннице своеобразная жизнь: номера часто бывают со стенами раздвинутыми, лакированные доски галлерей не омрачены шлепаньем туфель, а порой вдруг, появляются поздним вечером толпы утомленных людей, возвращающихся с вершины горы; вповалку занимают они несколько номеров, и тогда отправившись в баню при гостиннице, вы рискуете мыться совместно с путешественниками как мужчинами так и девицами, не стесняющимися этого.
Вот, редко попадающиеся, европейцы группа англичан: несколько мужчин и две дамы: когда сумерки сгущаются им подают лошадей, до восьмой станции (одиннадцать тысяч фут) можно ехать лошадью; причем проводник все время ведет ее под уздцы; компания говорит, что они едут встречать восход: в их распоряжении одиннадцать часов.
Успеют ли они?
О конечно успеют, ведь говорят, что один японец чуть не в два с половиной часа смог подняться на вершину!
Двое из европейцев мужчина и дама пешком они храбрятся, ибо не испытав ничего не разузнаешь.
Но надо сказать, что к восьми часам утра они пасмурные вернулись в гостинницу, признавшись, что до вершины не дошли, а рассвет, по их словам, одинаков и со склона (третья станция).
Ложимся в неважном настроении; погода убивает малейшие надежды: молоко тумана делает окрестности похожими на предбанник: так же интересно ничего не видно, кроме куда то стремящегося белого пара.
31 июля своим рассветом немного бодрит.
Цветное небо зари сквозь пальцы туч, пытающихся закрыть восход.
От умывальника видно как шевелятся над Фудзи-ямой скопления фиолетового пара; временами он прорывается и вдруг виднеется кусок горы, но так как общего очерка не хватает, то и не понятно какой имеет вид непоказывающаяся нашим глазам Фузи-гора. Около одиннадцати часов дня нам наконец улыбнулось счастье; правда на недолго встала вдруг открытая вершина и тогда сразу глаза поняли: что там пустынно, что там – начало весны, потому что стаявший снег еще задерживается в оврагах, он лежит там белый, до боли в глазах!
Надо пользоваться надо восходить!!!
Японский дом это тип открытого павильона с «воображаемыми» стенами; японский храм павильон, к которому ведет аллея, иногда сотен дерев; мы проходим по такому «двору» храма.
Вдруг Г. Р. Пикок вскрикивает:
Меня укусила змея!..
Я вижу аршина в полтора желтую змею, извивающуюся к стене кустов и дерев по выбитому песку аллеи.
Двор многолюден; пятна света сквозь мощную сень дерев пестрят почву. Невдалеке проходит женщина, с любопытством смотря на европейца, завернувшего одежду, чтобы найти укус.
Она не опасна, она не опасна! восклицает пономарь храма – старик, подымающий длинной палкой змею, чтобы швырнуть ее к женщине, бросающейся в сторону.
Сцена полна своеобразного колорита: она на фоне старинною храма, покрытого соломой, в старике штрихи веселья полуюродивого.
Что то дикое! колдовство!
Змею не убивают, ее желтое тело исчезает в заросли.
Вооруженные длинными посохами, на которые на каждой станции кладут штемпель, мы продолжаем свой путь, чтобы через час попасть в дождик, который скрывает от нас все проеханное и пройденное.
Через каждый час мы пьем чай в бараках, устроенных но пути. Дорога оживлена массой верховых и пешеходов движущихся на гору и вниз.
Только перед вечером в местах, что так напоминают русские, дождя уже нет. Кругом ростут «моми» вроде ели, «буна» схожие с березой, а затем идут «кара матцу» или же иначе лиственницы, которые стоят все более и более густой и дружной семьей. О вкусах не спорят, в Японии убеждаешься в этом: наши проводники, быстро шагающие на резиновых подошвах «таби» с одним пальцем, удивляются нам, когда мы невольно уклоняемся на живописные поляны в стороне от пути, где земляника так густо покрывает почву, что этому обилию мог бы позавидовать самый опытный возделыватель ее.
Наши проводники пожимают плечами и говорят:
– Японцы не кушают.
Начинает темнеть; мы прошли две с половиной станции; дорога становится все более уклоняющейся от горизонтали. Между клочьями тумана, оставшегося внизу, вдруг образовались какие то щели; откуда-то упали алые пятна румянца, неопределенного, неясного робкого. Вечер, суровый вечер в прохладном воздухе и густой, никем нетронутый лес, показывает свой авангард.
Здесь взгляды остаются недоуменными: многие великаны стоят так, как будто идя толпой на Фузи они покачнулись и задержавшись корнями, остались в положении наклонном; другие показывают свой перебитый ствол, который торчит на подобие сломанной кости.