— Наскучалась я, Ваня, — ластилась она потом, в постели. — А ты как чужой…
— А что тут, в Калитве, стряслось? — спрашивал Колесников. — Марко́ Гончарова с Гришкой Назаровым встретил. Сашка еще с ними был, Конотопцев…
— Продотрядовцев же они, бандюки, побили, — всхлипнула Оксана. — Совет разогнали, войско свое сколотили… Ой, Ваня, шо тут було!.. Всех мужиков в слободе мобилизовали. А тебя… — она привстала, — тоже, мабуть, привлекут, а? Ты бы ехал в полк, Ваня? Мы уж как-нибудь одни тут.
— В полк, говоришь? — усмехнулся Колесников. Посопел недовольно, спросил: — Черникова помнишь? У церкви жил?.. Ну вот, он у Деникина был, потом, когда их разбили, в банде какой-то отирался. Словили его под Новочеркасском, где полк наш стоит. Узнал гад один. Трибунал к расстрелу приговорил… Ну а перед этим толковали мы с ним. Что ж ты, говорит, шкура продажная, за красных воюешь? Против самого себя идешь. Ну, голытьба — это понятно. А вы-то, Колесниковы… В царской армии ты г о с п о д и н унтер-офицер был, Иван! А сейчас кто? Я и думаю: правда что! Дед мой горб гнул-гнул, ба́тько не разгибался, я парубком жилы рвал… Да и о полку… Ну, эскадронный я, где горячо — туда и суют. Кому мою голову жалко? Да я, может, давно полком мог бы командовать…
— Может, тебя еще и назначут, Ваня? — сказала с надеждой Оксана.
— Теперь мне туда дорожка заказана. — Колесников встал, сидел в белье у окна, курил. — Черникова-то я отпустил. Сам, вот, дома очутился. Подумаешь тут.
— Ой, Ваня-а… — Оксана вскочила. Босая, в длинной ночной рубахе подбежала к мужу, обняла. — Что ж ты наделал?! Как людям в глаза смотреть?
— Да каким людям, дура?! Про то, что узнала, помалкивай. Жизнь, она еще всяко может повернуться. Новой властью недовольные в народе, удержится ли? Переждать надо, поняла? Про то, что Черникову бежать помог, знал один человек, да нет его теперь на этом свете… А сам я ногу долго лечить буду, знаю средство… Ладно, спи иди. Я покурю еще.
Завозилась в зыбке Танюшка, Оксана склонилась над нею, говорила что-то ласковое, а голос ее срывался, вздрагивал…
Пришли за Колесниковым к обеду.
Застучали вдруг в сенцах чужие грубые шаги, раздались по-хозяйски уверенные голоса, и в дом ввалились всё те же: Григорий Назаров, Марко́ Гончаров и Сашка Конотопцев. Вооруженные, с плохо проспавшимися со вчерашнего дня физиономиями, сразу заполнили собою переднюю табачным и сивушным духом, развязным хохотом, сальными шутками.
— Ты гляди, девки-то у Колесниковых, а? — Гончаров подмигивал Григорию. — Повымахали, а? Чего невест хоронишь, тетка Мария?
— Чего тебе? — сухо спросил Колесников, выйдя из спальни. Побритый и отдохнувший, в выстиранном обмундировании, заметно прихрамывающий, он стоял перед односельчанами, хмурился недовольно. Весь вид Колесникова говорил: я на законном отдыхе, заслужил, а вы чего по домам шастаете?
— Да чего… — Гончаров скинул с потной головы рыжий малахай, почесал пятерней слипшиеся волосы. — Ждали-ждали тебя в штабе… Мабуть, кумекаем, не выспался еще после дороги. А дела не ждут, Иван Сергеевич.
— Какие еще дела? — Мария Андреевна стала между сыном и Гончаровым. — Человек до дому приехал, ранение у него…
Марко́ засмеялся, цыкнул сквозь зубы желтой от табака слюной.
— В Калитве военное положение, тетка Мария. Девок дома держишь, не пускаешь на гулянки, сына вот забираем в таком разе. Он командир, нужон нам.
— Да что вы надумали, хлопцы?! — Мария Андреевна заломила руки; лицо ее исказилось болью. — Оксана! Дивчата! Да хоть вы скажите! Ваня?! Ты-то чего молчишь?
Колесников, на бледном лице которого ходили желваки, стал молча собираться. Рукой оттолкнул бросившуюся к нему Оксану, хмуро глянул на мать.
— Надо сходить, чего там скажут… Коня накормите.
— «Коня накормите», — ухмыльнулся, поддакнул Григорий. — А то вдруг ехать нынче придется.
Штаб повстанцев расположился в доме бывшего волостного Совета.
Трофим Назаров, в распахнутом полушубке и без шапки, сидел на председательском месте, что-то рассказывал внимательно слушавшим его лавочнику, Алексею Фролычу и Прохоренко с Кунаховым. Те смолили самокрутки, похохатывали, развалившись вокруг стола — кто на табуретах, кто на старом, с вылезшими пружинами диване.
С появлением Колесникова все примолкли, с интересом смотрели на вошедших. Трофим Назаров поднялся, пошел навстречу Колесникову, вытянув вперед руку, радушно улыбаясь.
— Ива-ан Сергев!.. Скоко годов тебя нэ бачив!.. А заматерел, заматерел, — говорил он, одобрительно оглядывая налитую фигуру Колесникова, ладно сидящую на нем офицерскую шинель. Поднялись и Прохоренко с Кунаховым, потянулся с рукопожатием лавочник, попытался даже обнять Колесникова, но малый рост не позволил Алексею Фролычу сделать этого, он лишь ткнулся носом в грудь Ивана.