Я никогда не стремился к знакомствам с большими писателями и хозяевами жизни. Но был дружен с Солоухиным. Дружба наша давняя. Когда мы с сестрой Лидией были театральными студентами, то дружили с литинститутовцами. Тогда мы и познакомились с Солоухиным.
А потом я ушел в горы и надолго исчез из этого мира. Солоухин написал в «Прекрасной Адыгене»: «Потом Саша Кузнецов внезапно исчезает из Москвы, пренебрегая хорошо начавшейся дорогой киноактера. Тут есть две версии. Одна из них, более романтическая, включает легочную болезнь и категорический совет врачей („если хотите жить“) оставить Москву и переменить климат. Будто бы Саша бросил все, уехал в горы, в Заилийское Алатау, сделался альпинистом, горнолыжником, мастером спорта, защитил кандидатскую диссертацию о птицах Тянь-Шаня и, наконец, стал писать рассказы и повести – в этом именно качестве вновь всплыл для меня в Москве, потому что его повесть “Сидит и смотрит на огонь” прислали мне на отзыв из издательства “Молодая гвардия”». Так мы снова нашлись и я вернулся к московской жизни.
Помню, в Малеевке иду на лыжах, навстречу мне – Тендряков. Я его уже видел в столовой, но не подошел. Узнает ли? Не хотелось примазываться к знаменитости. Он тогда как раз был в зените славы. А тут он останавливается на лыжне: «Саша?! Это ты? Откуда?» Он сначала решил, что я отсидел лет двадцать. В послевоенные годы многие сели. И стали мы вечерком вспоминать студенческие годы, бар «Номер 4» и друзей молодости. Володя помнил все, как он подделывал мне карточку «р-4», по которой давали обеды в литинститутовской столовой, как собирали мы на пиво, а Поженян вынул из-под кровати чемодан, полный женских чулок, взял в горсть и сказал: «Идите, загоните. Я могу снять с женщины чулки, могу ей подарить их, но продавать не могу». Вспомнили, как я фотографировал всех их у дерева: Тендряков, Солоухин, Поженян, Годенко и Шуртаков. 1946 год. Через тридцать лет, в 76-м году я предложил им всем сделать такую же фотографию на этом же месте. Но, увы… Встать рядом они уже не захотели. Вскоре и разошлись по разным Союзам писателей, Поженян в одном, мы в другом.
Солоухин для меня самый значительный писатель второй половины XX века. Не Солженицын, не Леонов и даже не Распутин, а Владимир Алексеевич Солоухин. Потому что он открыл моему поколению глаза на Россию. «Письма из Русского музея», «Черные доски», «Владимирские проселки» были для нас первыми откровениями в осознании себя русскими. Они сложили меня как личность и как литератора. Мы почти ровесники, но он для меня был учителем. Хотя он называл меня своим учителем, когда я его обучал альпинизму. Грузный, уже не молодой, он терпеливо прошел на моем альпинистском сборе обучение технике передвижения по скатам, по льду, снегу и поднялся на вершину, что случается далеко не со всеми новичками. Читайте об этом в его «Прекрасной Адыгене».
Работая в МГУ, я продолжал писать. У меня выходили не только книги рассказов и повестей, очерков о путешествиях, но и сугубо научные книги, вплоть до монографии «Птицы СССР» и книги о птицах мира. Я всегда удивлялся, почему мои коллеги по университету не пишут этих книг. Они знали гораздо больше меня, ведь у меня не было биологического образования, лишь географическое. Если у них в год выходила одна научная статья, скажем, о косточке в ухе совы, то они считали не зря прожитым этот год. Видимо, потому, что они на своих кафедрах были зависимы, там особенно не высунешься, а я всегда чувствовал себя свободным. Выгонят, надел рюкзак – и в горы. Там и кусок хлеба с маслом и возможность заниматься чем хочешь. Как пел Юра Визбор: «А только есть на свете горы, куда так просто убежать».
Я писал в год по одной, по две и даже по три книги. Труднее было их издавать. Вам известно, как непросто это сейчас. А в те годы были другие трудности, тогда все решали не деньги, а связи. Связей не было. Литинститутовцам было легче издаваться, они сидели по толстым литературным журналам, издательствам и печатали друг друга. Приходилось шевелиться, ходить по издательствам. Я собираю все бумажки и храню в своем архиве. И вот когда у меня вышли уже 26 книг, я взял папку с надписью «Заявки» и подсчитал, сколько же заявок на книги я подал в издательства. Оказалось 270. То есть проходила одна из десяти заявок. Тут я осмелюсь дать вам первый совет: надо ходить по издательствам. Волка ноги кормят. На десятый раз получится.