— Вот пирожки с крыжовником, барин, отведайте… Или предпочитаете сметанное печенье с изюмом? А вот пирог с орехами и яблоками… Думаете, я забыла, как вы обожали пироги с орехами и яблоками еще до поступления в университет?
Он отвечал что-то, порой раздраженно, даже не поднимая на нее глаз и не замечая ни тонкого аромата роз, исходившего от ее волос, ни атласной белизны ее рук с такими же тонкими и аристократичными пальцами, какие были у его матери.
Эта особа была дочерью бывшего управляющего имениями Долгоруковых, верного слуги, который на протяжении многих лет так хорошо вел дела своих господ, что барыня, Мария Степановна Долгорукова, мать Дмитрия, привыкла говорить навещавшим ее родственникам и друзьям:
— Это самый честный крестьянин во всей России! Не знаю, как выразить ему благодарность за усердие, с которым он управляет нашими владениями, когда мой сын совершенно не разбирается в сельском хозяйстве, а я ничего не понимаю в делах.
Однако свою благодарность она проявила, решив взять под опеку его единственную дочь, которая давно посещала особняк под покровительством достойной дамы. Та дала ей образование, или распорядилась дать его, и сделала это настолько хорошо, что по окончании обучения девушка больше походила на светскую даму, чем на деревенскую барышню.
Управляющий, между тем, умер. И когда это случилось, поскольку девушка была уже взрослой и ответственной, графиня поручила ей внутреннее управление особняком, и она стала исполнять эти обязанности так же эффективно, как ее отец управлял огромными десятинами, доверенными его попечению в течение стольких лет.
Именно эта особа теперь заботилась о Дмитрии с тех пор, как он решил поселиться в старом загородном особняке. Она подавала ему за столом, готовила чай и пирожки к утреннему и вечернему чаю, доставала его любимые книги с огромных библиотечных полок и переставляла канделябры; несмотря на наличие личного слуги, она надевала на него шерстяной бешмет и застегивала у горла, когда дул сильный ветер; катала его кресло-коляску по просторным комнатам дома, сопровождала в сад вместе с Николаем, чтобы он мог подышать утренним солнцем; а вечером, наедине с ним в гостиной, играла на пианино менуэты Моцарта и сонаты Бетховена, чтобы развлечь его. Но даже при этом Дмитрий Долгоруков не удостаивал ее вниманием. Возможно, он говорил себе, видя такую преданность:
— Деревенская женщина, дочь мужика, пусть и более образованного! В конце концов, просто гувернантка! Она лишь исполняет свой долг, служа мне! Разве она не служанка? Какого черта я должен обращать на нее внимание?…
Её звали Мелания Петровеевна, Меланечка, в 1875 году ей было уже 30 лет, когда Мите исполнилось 40. Она не хотела выходить замуж. Поклялась своей благодетельнице, графине Долгоруковой, что не чувствует склонности к браку, и что после смерти отца дала обет безбрачия во спасение своей души. Графиня упрекнула её за легкомысленность такого обета, но нежно обняла и поцеловала в лоб. Сколько бы претендентов на её руку ни появлялось, всем Меланечка отказывала. Деревенские называли её высокомерной, потому что она жила в усадьбе с привилегиями барыни, не смешиваясь с ними. А кухарка усадьбы, горничная, прачка и сам дворецкий утверждали, что Мелания Петровеевна не давала никакого обета, когда умер её отец, и что если она не хотела выходить замуж, то лишь потому, что с юности питала любовную страсть к самому Дмитрию, отвергая предложения о замужестве, которые получала, поскольку не могла соединиться с тем, кого любила, из-за социальной разницы между ними, да и за другого не решилась бы выйти замуж, так как не могла любить никого, кроме Дмитрия; и считала, что брак должен основываться только на прочном чувстве привязанности.
Так говорили, но никто не мог поручиться, что эти слухи были правдой, потому что достоверно было известно лишь то, что Мелания Петровеевна никогда никому не доверяла своих секретов и не давала никому повода для подобных подозрений.
III