Между тем, с управляющим в комнату проскользнул и его младший сын, мальчишка лет десяти, тайком пробравшийся между бархатными занавесями и креслами, чтобы затеряться среди подушек на канапе, оставшись незамеченным хозяином дома. Это был двоюродный брат Меланечки и её крестник, который никогда прежде не бывал в роскошных покоях усадьбы, но в тот день, по неизвестной причине, упрямо настоял на этом, движимый неведомой смелостью удовлетворить собственное любопытство, чтобы потом рассказать деревенским товарищам:
— Я ходил по коврам в усадьбе нашего барина… Сидел на канапе, окружённый шёлковыми подушками… Пил чай из его серебряного самовара…
Однако, наблюдая за разговором отца с раздражённым больным, чьи ноги были укутаны в шерстяные покрывала, маленький посетитель оцепенел от страха, горько разочарованный грубым поведением того, кого привык считать полубогом, поскольку тот был владельцем столь обширных владений, и знал его как героя и мученика Крымской войны. Когда после более чем часового обсуждения недоразумения были улажены, и между барином и слугой было установлено, что лучше уступить снижению цен на сено и рожь, навязанному шведскими покупателями, чем возвращаться с грузом в Киев или искать продавца там же, в Швеции, продавца, который вполне мог не найти других покупателей, поскольку наступила зима, и приобретатели товара уже были обеспечены хорошим запасом; когда после всех договорённостей управляющий попрощался с хозяином, собираясь уходить, мальчик, держа за руку двоюродную сестру, которая его привела, уже не желая выразить графу пожелания доброго здоровья, как полагалось, воскликнул тоном, который считал конфиденциальным, но который на самом деле был достаточно громким, чтобы Долгоруков мог услышать:
— Хм… Несмотря на свою болезнь, барину не следовало быть таким грубым с моим бедным отцом… Мой брат тоже парализован, и его состояние намного хуже… Однако никто никогда не слышал от него ни жалоб, ни единого нетерпеливого слова в чей-либо адрес…
— Тсс… Замолчи, пожалуйста!.. — испуганно прошептала Мелания, увлекая его к выходу.
Удивленный Димитрий, только сейчас заметивший присутствие маленького посетителя, с интересом повернул голову и, увидев его и Меланию, уже направлявшихся к выходу, резко спросил:
— Кто этот мальчик и что он здесь делает?…
Дрожа, молодая женщина приблизилась и, не имея возможности скрыть присутствие двоюродного брата, представила его:
— Это мой родственник, мой крестник… Петр Федорович, сын управляющего Федора, который только что ушел. Он хотел навестить господина графа, которого прежде не знал, и пожелать ему доброго здоровья.
Совершенно естественно, без видимого страха, мальчик позволил своей покровительнице вести себя, в то время как его отец уже был далеко, а сама Мелания опасалась новых проявлений дурного настроения со стороны графа. Однако, верный охватившему его чувству досады, он не поприветствовал Димитрия, лишь прямо глядя на него своими яркими глазами, полными любопытства. К удивлению молодой гувернантки, Димитрий, вместо того чтобы выказать раздражение, лишь спросил несколько неуверенным голосом:
— Ты говорил, у тебя есть брат?
— Да, сударь! У меня несколько братьев, батюшка.
— Хорошо… Но… Разве ты не говорил, что у тебя есть больной брат… такой же, как я… парализованный?…
— Именно так, барин! Мой старший брат парализован.
— А как зовут твоего старшего брата?
— Его зовут Иван Федорович.
— А паралич?… Такой же, как у меня?…
— Нет, батюшка… Намного хуже…
— Как же так?
— Он даже не может двигать руками, головой и телом. Только глазами и ртом. За ним нужно ухаживать, как за новорожденным… Он всё время лежит, даже сидеть не может, как барин. У него нет равновесия в позвоночнике, он не гнется, как у других.
Долгоруков посмотрел на маленького собеседника, словно не сразу осмысливая услышанное, а затем пробормотал глухим и дрожащим голосом:
— Но твой отец никогда не говорил мне об этом. Я не знал…
— Зачем говорить, батюшка? Возможно, это только сильнее огорчило бы его… Да и даже если бы вы знали, это не исправило бы беду…