Доминик открыл было рот, чтобы заявить, что хочет отсюда уйти, но тут увидел лица детей, глазевших на него. Они были совсем маленькие, а глаза — старческие, как у распутников, которых он видел у проституток в борделях на Хеймаркет.
Доминик заметил, как один мальчуган, за которым, играя, гнался другой, приблизился к Карлайлу и, неуловимым движением вытащив у того из кармана шелковый платок, помчался дальше.
— Карлайл!
— Я знаю, — спокойно ответил Сомерсет. — Не беспокойтесь. Просто следуйте за мной. — И он, небрежной походкой перейдя дорогу, двинулся по другой стороне, затем свернул в переулок.
На дальнем конце площади он остановился и постучал в большую деревянную дверь. Ее открыл дородный человек в зеленом сюртуке. Кислое выражение его лица сменилось настороженным. Однако он не успел вымолвить и слова, как Карлайл зашел внутрь, оттесняя его.
— Здравствуйте, мистер Идз. Зашел узнать, как у вас дела сегодня.
— Хорошо, благодарю вас. Да, очень хорошо, сэр. — В голосе Идза звучали тревожные нотки. — Вы слишком добры, сэр. Слишком внимательны к нам. Уверен, что ваше время дорого, сэр.
— Очень, — согласился Карлайл. — Так что давайте не будем тратить его понапрасну. У вас кто-нибудь из детей ходил в школу с тех пор, как я был здесь в последний раз?
— О, да! Все, что были у нас на момент набора, сэр, не извольте сомневаться.
— И сколько же это?
— Ну, я не помню точные цифры… Не забывайте, что люди здесь прибывают и убывают, по мере необходимости. Если их тут нет в день набора, который, как вам известно, бывает всего раз в две недели, тогда, естественно, они должны уйти.
— Я знаю это не хуже вас, — резко произнес Карлайл. — И я также знаю, что они выписываются за день до набора и возвращаются назавтра.
— Ну, это уж не моя вина, сэр!
— Я знаю! — В голосе Карлайла звучала злость на собственное бессилие.
Он прошел мимо Идза и зашагал по душному сырому коридору. Доминик вынужден был следовать за ним, чтобы не оставаться одному в этом коридоре с каменными стенами. Он продрог до костей.
Комната, в которой они очутились, была большая, с низким потолком, и освещалась газом. В углу топилась печь. Около пятидесяти-шестидесяти мужчин, женщин и детей сидели, распарывая старую одежду, сортируя куски ткани, кроя и сшивая их заново. Воздух был таким спертым, что у Доминика запершило в горле, и пришлось приложить усилия, чтобы его не стошнило. Карлайл же, по-видимому, привык к этой духоте. Перешагнув через груду тряпок, он подошел к одной из женщин.
— Привет, Бесси, — бодро сказал он. — Как вы сегодня?
Женщина улыбнулась, показав почерневшие зубы, и что-то пробормотала в ответ. Она была крупная, с нескладной фигурой, и Доминик решил, что ей около пятидесяти. Он не понял ни слова из того, что она сказала.
Карлайл повел его туда, где с полдюжины детишек сидели, распарывая старые брюки. Некоторым из них было не больше трех-четырех лет.
— Трое из них — дети Бесси. Раньше они работали дома, но когда там провели железную дорогу, то расчистили трущобы, и дом, в котором была их комната, снесли. Ее муж и старшие дети делали спичечные коробки по два с половиной пенса за сто сорок четыре штуки. Сама Бесси работала на спичечной фабрике «Брайэнт энд Мэйз». Вот почему она так странно говорит — у нее некроз челюсти, вызванный фосфором в спичках. Она всего на три года старше Алисии Фицрой-Хэммонд. Вы бы так не подумали, не правда ли?
Это было уж слишком. Доминик пришел в ужас.
— Я хочу выбраться отсюда, — сказал он тихо.
— Как и все мы. — Карлайл обвел руками всю комнату. — Вы знаете, что треть лондонцев живет не лучше их — либо в многоквартирных скворечниках, либо в работных домах?
— Что же тут можно сделать? — с беспомощным видом спросил Доминик. — Это… это так… необъятно!
Побеседовав еще с парой людей, Карлайл повел Доминика обратно и язвительно попрощался с мистером Идзом на пороге. После спертого воздуха в помещении даже серое небо и мелкий дождь были приятны.
— Нужно изменить некоторые законы, — ответил на его вопрос Карлайл. — Самый последний клерк, умеющий писать и считать, — принц по сравнению с этими несчастными. Нужно дать детям бедняков образование и ремесло. Для родителей уже почти ничего нельзя сделать, но мы можем попытаться улучшить жизнь детей.
— Возможно. — Доминик с трудом за ним поспевал. — Но с какой целью вы показали все это мне? Я же не могу изменить законы!
Карлайл остановился. Он подал несколько пенсов ребенку, который просил милостыню. Мальчик немедленно передал их старику.