— Сегодня вечером я нужен мистеру Лайдекеру, — сказал он.
— Зачем?
— Он плохо себя чувствует.
— А, — произнес я и ухватился за ниточку, — вот поэтому и я здесь, Роберто. За ужином мистер Лайдекер нехорошо себя почувствовал, он дал мне свой ключ и попросил прийти и подождать его.
Роберто улыбнулся.
— Я только собирался пройти в ванную комнату, — сказал я. Это показалось мне самым простым объяснением, почему я нахожусь в спальне. Я отправился в ванную комнату. Когда я вышел, Роберто ждал меня в гостиной. Он спросил, не хочу ли я что-нибудь выпить, может быть, чашку кофе.
— Нет, спасибо, — сказал я, — вы можете идти спать. Я прослежу, чтобы с мистером Лайдекером было все в порядке.
Он направился к выходу, но я окликнул его:
— Как вы думаете, что с мистером Лайдекером, Роберто? Он как будто нервничает, верно?
Роберто улыбнулся.
— Это из-за убийства, оно заставляет его нервничать, правда?
Его улыбка стала меня раздражать. Даже молчальник с Род-Айленда говорил бы больше, чем эта филиппинская рыба.
— Вы знали Квентина Уако? — спросил я.
Этот вопрос как будто разбудил его. В Нью-Йорке обитало не много филиппинцев, и они держались друг друга, как родные братья. Все мальчики-слуги делали ставки на Квентина Уако, он был чемпионом по боксу в легком весе, пока не связался с девицами из танц-клубов на Шестьдесят шестой улице. Он стал тратить больше денег, чем зарабатывал, и когда молодой Кардански победил его, то его обвинили в том, что он вел бой вполсилы. Один из знакомых Квентина встретил его однажды вечером у дверей танц-клуба «Шамрок» и вытащил нож.
— Я защищал честь Филиппинских островов, — сказал он судье. Немного позже выяснилось, что Квентин вел бой не вполсилы, и ребята сделали из него святого. Те, кто верил в Бога, ставили за него свечки в церкви на Девятой авеню.
Случилось так, что именно я обнаружил улики, которые смыли позор с имени Квентина, и, сам того не зная, я восстановил честь Филиппинских островов. Когда я рассказал это Роберто, он перестал улыбаться и повел себя по-человечески.
Мы поговорили о здоровье мистера Лайдекера. Поговорили об убийстве и о возвращении Лоры. Точка зрения Роберто абсолютно противоречила тому, что писали бульварные газеты. Мисс Хант — прекрасная женщина, всегда приветливая по отношению к Роберто, но ее отношение к мистеру Лайдекеру было не лучше, чем отношение какой-нибудь девицы из танц-клуба. По словам Роберто, все женщины одинаковы. Они всегда отвергают постоянного парня в угоду крупному спортсмену, который умеет танцевать все модные танцы.
Я вел разговор к теме ужина, который он готовил в тот вечер, когда произошло убийство. Нетрудно было заставить его заговорить об этом. Он хотел представить мне все мельчайшие подробности своего меню. Каждые полчаса в тот вечер, говорил Роберто, мистер Лайдекер отрывался от письменного стола, за которым писал, и приходил на кухню, чтобы попробовать, понюхать и задать вопросы.
— У нас было шампанское по шесть долларов за бутылку, — хвастался Роберто.
— Неужели? — спросил я.
Роберто сказал мне, что кроме еды и вина на этот вечер было приготовлено еще кое-что. Уолдо подготовил свой автоматический проигрыватель с пластинками, с тем чтобы за едой Лора могла наслаждаться своей любимой музыкой.
— Он, конечно, подготовился. Какое же это было разочарование, когда мисс Хант изменила свое решение! — сказал я. — И что же он делал, Роберто?
— Он не ел.
Уолдо сказал нам, что ужинал в одиночестве и провел вечер, читая в ванне Гиббона.
— Неужели он не ужинал? Даже не подходил к столу?
— Он подходил к столу, — сказал Роберто. — Велел мне принести еду, положил ее на тарелку, но не ел.
— Не думаю, чтобы он заводил проигрыватель.
— Нет, — сказал Роберто.
— Полагаю, с тех пор он его не заводил.
Проигрыватель был большим и дорогим. Он проигрывал десять пластинок, потом переворачивал их и проигрывал с другой стороны. Я посмотрел на них, чтобы проверить, не совпадают ли записи с какой-нибудь музыкой, о которой они говорили. Не было ничего похожего на эту Токкату и фугу, но зато много старых песен из различных шоу. Последней была песня «Твои глаза застилает дым».
— Роберто, — сказал я, — может быть, я все-таки выпью виски.
Я вспомнил о жарком вечере в заднем саду ресторана Монтаньино. Приближалась гроза, и женщина за соседним столом напевала в такт музыке. Уолдо говорил, что слушал эту песню с Лорой, но говорил так, будто речь шла о чем-то гораздо большем, чем просто о музыке, которую он слушал вместе с женщиной.