Запах уже наступившей весны приступил мою осторожность. Да, и что со мной могло случиться в доме такой милой старушки?
Когда я вошла, дом встретил меня злым скрипением половиц и запахом горьких лекарств и водки. Цветы, которые стояли, буквально, везде: на комоде в коридоре, на столе в самой кухне, безуспешно пытались спрятать ту жуткую вонь.
Мне стало как-то не по себе. Будто холодом повеяло. Хотя, в приметы я особо не верила. Черных кошек очень даже любила. Не боялась разбитых зеркал или собачьего воя.
А вот про белую сирень в доме вспомнилось. К смерти это.
Захотелось бросить все и бежать. Босиком. Без сумки с учебниками, которую я легкомысленно бросила в коридоре.
Дома мне такое вряд ли спустят. Но не убьют же.
— Вовик, — сахарным голоском запела баба Маша. — Я сделала всё, как ты хотел. Только теперь не ходи никуда. Дома будь, как обещал.
Почему жертвы насилия не кричат и не сопротивляются?
Я, если бы была умной или сильной, увидев мужика с ножом, наверное, начала бы кричать или схватила бы табуретку, чтобы ударить его.
И тогда ничего бы не случилось.
Почему-то говорят, что если жертва не сопротивляется, то сама виновата или даже хотела этого.
Я не хотела. Не хотела. Но на меня, как будто оцепенение напало. У меня всё внутри кричало, а выдавить из себя даже звука не получалось. Как не получалось пошевелить рукой или ногой.
Он схватил меня за волосы, приставил нож к моему горлу и куда-то потащил.
А баба Маша тихо кудахтала:
— Делай с этой, что тебе надо. Только не ходи никуда, Вовик. Дома же хорошо. Я покушать приготовлю. Картошечки тебе пожарю. Огурчиков солёных откроем. Под водочку. Как ты любишь. Или хочешь я картошечку отварю? Могу за селедочкой в магазин сбегать. Я быстро. Туда и обратно.
Монстр, которого бабка нежно звала Вовиком, затащил меня в подпол, скрутил мне руки и ноги кабельными стяжками, а потом начал избивать.
Я сжалась в комочек и замерла, как мышка в надежде, что ему надоест, или он устанет.
Отец быстро выдыхался, если не получал сопротивления. Какой кайф бить того, кто не плачет и не умоляет остановиться? Это скучно.
Маму отец всегда бил с бо́льшим удовольствием, чем меня. Она от него убегала, кричала, звала на помощь, совершенно в помощи не нуждаясь. К нам на прошлой неделе новый участковый прибежал. Спасать ее — многодетную мать от домашнего насилия. Так она схватила половую тряпку и отходила ей бедного лейтенанта Смирнова, решившего арестовать разбушевавшегося алкоголика. Когда за участковым закрылась дверь, Елена Васильева продолжила, рыдая, умолять мужа не убивать её ради их пятерых детей.
Через некоторое время сын оборотницы ушёл. Когда вкусно запахло жареной картошкой. Но пообещал вернуться.
Это пугало. Даже не болью, которую несли его кулаки, а тем, что последует дальше.
Иллюзий не было.
Я прекрасно понимала, что делают мужчины с похищенными девочками.
Некоторые считают, что к побоям нельзя привыкнуть. Можно. Если кто-то не может, значит или его мало били, или поздно бить начали. Как говорят, человек ко всему привыкает. И везде живёт, пока не сдохнет.
А я сейчас, может, и хотела умереть, но что ты со связанными руками-ногами сделаешь?
Глава 3
Я провела в логове монстров пять дней.
Он приходил по вечерам.
Ненадолго.
Сначала бил, потом трогал, каждый раз заходя всё дальше и дальше. Я чувствовала себя подарком, упаковку которого срывают очень и очень медленно, наслаждаясь каждым движением.
Кабельные стяжки он заменил тяжёлой металлической собачьей цепью. Навесной замок… серый, размером с половина моей ладони, какие продают в каждом хозяйственном магазине, скреплял звенья, создавая петлю, обхватывающие мою шею, как ошейник.
Конец цепи крепился к массивной дубовой балке другим таким же замком.
Думать о том, чем это закончится, не хотелось. И я не думала.
Мир, словно бы, подёрнулся дымкой и закружился в хороводе серых искр.
Всё стало почти нереальным.
Как в детстве, когда я сильно болела.
Мать того зверя сбросила маску и сейчас злобно скалилась, при виде меня.
Она приходила дважды в день, включая тусклый желтоватый свет, обнажающий убогое убранство моей тюрьмы. Крошащиеся от влажности и времени рыжие кирпичи, которыми были уложены стены. Бетонный пол, укрытый ветхим древесным настилом из кривых необработанных досок, ставших от влажности какими-то до противного мягкими.