Закончить он не успел. По мидль-деку пронесся громкий треск, вслед за которым раздался голос корабельного гомункула, такой же невыразительный и блеклый, каким они его слышали в штурманской «Воблы».
— На связи… капитанский мостик. Внимание.
— Прием! Это Алая Шельма. Вы меня слышите? — после безэмоционального бубнежа гомункула голос капитанессы казался необычно звучным.
Тренч от неожиданности едва не споткнулся об одну из труб — кажется, бедняга еще не привык к магическому способу связи.
— Так точно, капитанесса, сэр! — Габерон козырнул столь шутовским образом, что бортинженер сдавленно хмыкнул. Благодарение Розе, гомункул такого уровня не считал нужным передавать изображение, да и не мог, — Осматриваем мидль-дек согласно вашему приказу!
— Доложить обстановку, — отрывисто приказала она.
— Ну… — Габерон обвел взглядом палубу, — В целом ничего неожиданного. Вся обслуга здесь, насколько я могу судить. Все мертвы. Раненых нет, да и не могло их быть в такой-то мясорубке. Кто-то нашинковал их прямо как тунца для салата. В остальном…
— К черту мертвецов. Машины в порядке?
Габерон придирчиво оглядел пузатые котлы, топки, цилиндры движителей и колесные приводы.
— Никаких видимых повреждений.
— Это хорошо, — деловитость Алой Шельмы показалась Габерону странной, — Корабельный гомункул докладывает о полной исправности котельной, но мне надо было убедиться… Значит, мы могли бы привести машину в дествие?
— Пожалуй, что могли бы, — Габерон почесал в затылке, разглядывая сложное переплетение труб, — Если бы по какой-то причине решились на подобную глупость. Только к чему? Хочешь поднять эту железную рыбешку повыше?
Алая Шельма молчала несколько секунд.
— Возможно, — наконец сказала она и больше ничего не добавила.
— Если тебя беспокоит излучение Марева, то вспомни, что нам с Тренчем еще хуже, мы-то на добрых тридцать футов ниже тебя…
— Я ничего пока не чувствую, — сказал Тренч напряженно, точно только сейчас вспомнил про Марево, — Только как будто запах странный… Это мне кажется? И кожа немного… зудит, что ли. Словно от космолина[73] или китовьего жира…
— Все в порядке, — заверил его Габерон, — Так всегда в верхних слоях. И пройдет еще по меньшей мере полтора часа, прежде чем ты по-настоящему почувствуешь его прикосновение. Только надеюсь, что к тому моменту мы вернемся на «Воблу».
— Мы вернемся на корабль, когда я это прикажу! — видимо, исполнительный корабельный гомункул счел необходимым передать на мостик все услышанное на мидль-деке.
— Так точно, капитанесса, сэр! — Габерон поморщился, окрик капитанессы заставил его испытать болезненный укол в висок. А может, это было воздействием Марева. Первым, лишь обозначившимся, отголоском того кошмара, в который она погружает своих гостей, — Что прикажете делать теперь?
— Поднимайтесь на мостик, — Алая Шельма устало вздохнула, и вздох этот тоже был передан гомункулом со всей тщательностью, — Возможно, увидите кое-что интересное.
Габерон знал, что увидит наверху и не испытывал насчет этого никаких иллюзий. Но все равно прижал к лицу надушенный носовой платок, едва они с Тренчем оказались в надстройке.
Если палуба «Барракуды» осталась без серьезных повреждений, не считая пулевых вмятин на фальшборте, по отсекам надстройки словно прошел тайфун из числа тех, что бушуют в южных широтах, тайфун яростный, свирепый и беспощадный. Он не пощадил даже прочную, способную выдержать картечный залп наружную дверь, которая задраивалась изнутри с помощью маховика кремальерной передачи — та была разрублена в крупную щепу. Не лучше обстояло дело и внутри. Сперва Габерон заглядывал в отсеки, мимо которых они с Тренчем проходили, потом перестал, и даже головы старался лишний раз не поворачивать.
Везде одно и то же. Вырванные с мясом двери, разгромленные каюты и кубрики, превращенная в обломки аскетичная корабельная мебель. И тела. Они были распростерты в разных позах, иные с оружием в руках, иные без, но всех их объединяло одно — страшная смерть, оставившая после себя даже не тела, а истерзанную плоть в обрывках синего сукна.
— Невероятно, — пробормотал Габерон, переступая тело, навеки замершее на узкой лестнице и тоже ужасно изрубленное, — Какую же ненависть надо испытывать, чтоб учинить нечто подобное. Это даже не варварство, это… Не знаю. Какое-то кровожадное безумие. Кому придет в голову рубить человека палашом до тех пор, пока он не превратится в нечто подобное? Откуда такая ненависть? С такой злобой не рубят даже кровных врагов!