Дядюшка Крунч скрипуче кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Рейнланд? Небольшой островок на западной окраине Готланда. Там еще дрожжевой планктон ловят. Вот только нам там ловить нечего. Щучий угол.
Капитанесса поморщилась.
— Планктон? Правду говорят, что воздух над вашим островом такой кислый, что аж зубы сводит?
— Воздух как воздух, — пробормотал Тренч, — Дрожжи же…
— Значит, не самый большой остров в Готланде?
— Две с половиной мили. Это если по вертикали. В диаметре и половины не будет.
Капитанесса усмехнулась.
— Я родилась на Могадоре. Он так мал, что на некоторых картах его принимают за прилипшую табачную крошку. Десять морских саженей[33] в диаметре. Кусок чертовой скалы, висящий в пустоте… Я могла доплюнуть с одного его края до другого.
— Неудобно, — сказал Тренч, не зная, что сказать еще.
— Неудобно, — согласилась капитанесса, не сводя с него изучающего темно-бронзового взгляда, — Особенно когда проходящий мимо шлюп слишком поздно развернул кливера и снес половину моего чертового острова в бездну вместе с сараем для картошки. Ты, кажется, молод. Сколько лет?
— Шестнадцать, — неохотно сказал Тренч.
Он не любил называть свой возраст. Узнав количество лет, которые его трепало ветром, собеседники часто начинали покровительственно улыбаться и смотреть на него сверху вниз, даром, что ростом он мало кому уступал.
— Ты не похож на корабельного инженера. И не плотник, слишком слабые руки. А еще чересчур тощий, даже как для матроса.
«Это из-за того, что всю неделю я ел только соленую рыбу, — мысленно проворчал Тренч, — Тебя бы на такую диету, через неделю пришлось бы бечевкой свой китель подвязывать…»
— Кем же ты был на «Саратоге», готландец?
— Украшения на его руках, — голос абордажного голема был глух, как из металлической бочки, — Взгляни на них. Видимо, он был большим модником. Не каждый согласится таскать на себе столько железа. Эта страсть к красоте губит нынешнее поколение…
Глаза Алой Шельмы прищурились, образовав узкие полукружья, изогнутые, как абордажные сабли. Когда взгляд соприкоснулся с остатками кандалов, Тренчу почудилось, что он слышит звяканье стали о сталь.
— Милые браслеты, — согласилась капитанесса, — Но немного грубоваты. Неужели все инженеры нынче такие носят?
Вопрос был неприятный, но Тренч знал, что рано или поздно он прозвучит.
— Инженером я был на Рейнланде. А на «Саратоге» лишь пленным. Меня конвоировали в Шарнхорст.
— Вот как? И зачем?
— Чтоб повесить, — буднично ответил Тренч, сам удивившись тому, как безразлично это произнес, — На Рейнланде своих палачей нет, деньги экономят, вот меня и…
— Ах, вот оно что, — Алая Шельма небрежно поправила свою треуголку, — Значит, мы успели спасти тебя от пенькового галстука?
— Сперва меня хотели застрелить, — сообщил Тренч, — Но губернатор решил, что это будет нарушением установленного порядка.
— Ну конечно! — воскликнула Алая Шельма, хлопая себя по колену, — Хваленый готландский порядок! Не удивлюсь, если даже воздух портить там полагается исключительно по протоколу, в соответствии с детально разработанной процедурой! Узнаю старый добрый Готланд! Между прочим, тебе здорово повезло, горе-инженер. Обычно «Вобла» не заходит в пределы Готланда, да и вообще в воздушное пространство Унии. А если и заходит, то не больше чем на двадцать миль в глубину. Здесь на каждом ветру сидит по дюжине чертовых фрегатов с открытыми орудийными портами. На твоем месте, я бы прочла самую длинную молитву Розе из всех известных.
Тренч слушал ее без особого интереса, напротив, мрачнея с каждой минутой. И мысли рисовались тоже мрачные, тяжелые, как грозовые тучи. Кто, собственно, сказал ему, что его судьба переменилась к лучшему? И что ждет его после этого разговора, обещающего быть не очень долгим? Прогулка по доске над Маревом? Или та же петля? Едва ли пиратская веревка окажется нежнее и мягче чем та, что ждет его в Шарнхорсте…
— Так значит, я разочаровала Готланд и всю Тройственную Унию тем, что спасла тебя от виселицы? Не думаю, что стану сильно переживать из-за этого. У меня, видишь ли, не лучшие отношения с Готландом, рейнландец. Как и со всей Унией.
«И едва ли станут лучше, когда в Шарнхорсте узнают, кто пустил на съедение Мареву «Саратогу», — уныло подумал Тренч, но на всякий случай ничего говорить не стал. Его не очень богатый жизненный опыт подсказывал, что в любой ситуации лучше держать рот закрытым, как матросский рундук, чтоб из него ненароком ничего не вырвалось.