Юмор ситуации состоял еще и в том, что станция — кстати, она называлась Смоковетс — не имела ни гражданского музея, ни открытой базы исторических архивов, ни даже завалященького сайта с указанием основных дат. Новости на одной газетной площадке заканчивались двумя годами назад, дальше страница тупо не мотала. На другой новости добросовестно открывались подневно, без возможности навигации вглубь хотя бы какими-то переходами. Михаил некоторое время просто не верил своим глазам и шерстил по кругу смоковетские данные. Волшебно, блин.
В антропологии, вообще-то, блокировка исторических данных считается общим местом, если общество подверглось какому-то жестокому насилию, которое так и не было отмщено, и при этом бенефициары насилия по-прежнему продолжают присутствовать, пользуясь ресурсами общества. То есть такая блокировка кричит еще громче, чем труп судьи за окном вверх тормашками, если уметь слушать.
И естественных выводов сразу два. Во-первых, та публика, с которой прямо сейчас коммуницирует Цо, заведомо заинтересована лгать. Хотя кто их знает, может, они за давностью уже и сами толком не в курсе… А давность явно есть, иначе смысл тереть историю? Во-вторых, если хоть какие-то данные о истории станции существуют (ну что-то же должно существовать!), они тщательно спрятаны и просто так приезжему хрену с Капитолии их никто не выдаст. Верили бы в то, что федералы разберутся, — давно бы нашли способ связаться. Ну, и в-третьих, дополнительно, общий фрейм происходящего на станции автоматически окрашивается в значительно более мрачные тона. Несмотря на несомненно привлекательных блондинок — тех, что постарше, и даже несмотря на газовые пузыри.
Утром Михаил начал с простейшего обследования — повторил уже крепко заученную за время полета карту станции, взял карточку и пару часов шатался по нетуристическим зонам. Позавтракал в какой-то столовой. Купил туфли местного производства. Попытался записаться к врачу по поводу головной боли, не преуспел. Его очень лихо и даже с возмущением отфутболили в направлении причалов: «В гостиницах дают временные пропуска в лечебный корпус», — присутствовавшие местные злорадно хихикали. Нашел аптеку. Купил лекарство от головной боли и мозольный пластырь, долго кокетничал с весьма пожилой дамой-провизором, блеснул, назвав ее «сударыня», — подействовало, кстати.
Назад прямым путем не пошел, а поехал на травалаторе по большой окружности. Станция Смоковетс, если смотреть на нее извне, мало отличалась от типичной космической станции. Иными словами, больше всего она напоминала груду консервных банок, тщательно и почти аккуратно сложенных в авоську, а между банками и местами сквозь них внутри авоськи шли витки пылесосной трубы. Изнутри, на карте, все это выглядело значительно более упорядоченно — этажи, диаметры, кольцевые улицы (та самая пылесосная труба). Благополучием и безопасностью «авоськи» и, собственно, всего в ней находящегося ведала специальная служба, плакаты которой довольно густо висели в туристических районах и значительно реже там, где толклись в основном местные. «При звуке сирен немедленно найти на стене такую-то маркировку, открыть шкаф, надеть кислородную маску. При непонятных звуках, похожих на сипение или свист, немедленно найти на стене маркировку вызова службы безопасности. В случае любой непонятной ситуации разыскать человека в оранжевом комбинезоне и беспрекословно его слушаться». Все как обычно, все как везде. Вакуум не шутит, а транзитные планетники праздны и изобретательны. Михаил в юности лично присутствовал на защите коллеги, которая собрала целую книгу легенд об особо эпических станционных катастрофах, вызванных человеческой глупостью. Дама была седа, и после защиты кто-то из комиссии в шутку спросил ее, не поспособствовали ли тому собранные материалы. «Еще как», — сухо ответила она.
В общем, Михаил выбрался на нижний травалатор — три полосы разной скорости, серьезно-то как, с занятым видом воткнулся в планшет, пустил в нем двумя рядами видеопотоки с каффов. Что мы видим, собственно? Что мы слышим?
— Планировали перебраться в отсек побольше, но Стешка уперлась такая, и нет, от елочки моей никуда не…
— Пойди в седьмой, там окорочка свежие, не поленись, у них не залеживается…
— Немедленно возвращайся, у нас через два часа пересадка, я уже еду к причалу, ничего не купил, ну невозможно же дорого…