— Смешно как-то, — сказал Якоб, — вы мой ротный командир, а времени у вас для меня нет!
— Я ваш командир взвода, а ваш ротный вот уже два месяца лежит в госпитале. Это я так, для уточнения. А кроме того, я еще руководитель группы политических занятий, руководитель стрелкового кружка и член лекторского коллектива. К тому же я член партийного бюро, член правления мотоспортивного клуба, не говоря уже о том, что включен в кулинарную комиссию, а когда к нам приезжают наши русские друзья, я еще исполняю обязанности переводчика. Хорошо еще, что не умею петь, а то наверняка меня зачислили бы в полковой хор. А между прочим, я до сих пор еще не женат. Правда, скоро это может случиться. Во всяком случае, работы мне хватает по горло!
— Стало быть, я могу идти? — спросил Якоб.
Тель взглянул на него снизу вверх и помедлил:
— Ну ладно, давайте, что там у вас? — Лейтенант посмотрел на свои часы. — Даю вам на объяснение пять минут, не больше!
Но не успел Якоб открыть рот, как зазвонил телефон.
— Подождите минуточку, — сказал Тель и снял трубку. Разговор был коротким и закончился словами: — Так точно, сейчас буду! — Лейтенант сразу же встал из-за стола, отыскал какой-то листочек в кипе бумаг и, сложив остальные в планшет, спросил: — А может быть, вы все воспринимаете слишком трагически?
Якоб посмотрел на него в недоумении и растерянности.
— Ведь в конце концов ваш экипаж занимает неплохое место в роте… — продолжал лейтенант.
— По одним отметкам судить нельзя, — перебил его унтер-офицер.
Лейтенант взял со стола ремень и головной убор.
— Ну ладно, — сказал он и вышел из-за стола, — отложим наш разговор до другого раза. А теперь я должен идти, меня вызывает командир батальона. Да если бы и не вызывал, мне все равно уже пора бежать. Прибыли наконец запчасти. Слава богу!
«Отложить не отменить», — подумал Якоб и пошел в подразделение.
На следующий день начались пятидневные учения, затем предстояли приведение техники в порядок, проверка оружия, пересдача норм по стрельбе, короче — десятки всевозможных мероприятий, которыми живет воинская часть.
Лейтенанта часто не было видно целыми днями. Если Якобу и удавалось его увидеть, то ответ был один:
— В другой раз, сейчас некогда!
И все это в то время, когда выходки ефрейтора Бергемана становились особенно невыносимыми. Якоб уже не имел в виду объявление в журнале; само по себе оно было безобидным и свидетельствовало лишь о непорядочности ефрейтора. Теперь речь шла о другом. Зазнайство Бергемана росло с каждым днем. Казалось, он хотел еще сильнее уязвить унтер-офицера и показать его беспомощность. Поставить на моечную площадку танк? Ерунда, кусочек грязи мы и сами с него обобьем! Слишком сильно промаслен ствол? Да мы и раньше всегда так ствол смазывали! Соскальзывает сцепление? Ерунда, на ходу этого вовсе не заметно! Провисает цепь? Да она всегда провисала! Наш танк слишком глубоко стоит в парке? Наш-то стоит правильно, это другие слишком выдвинуты! И все это в присутствии других солдат, стоявших за спиной унтер-офицера Якоба Тесена!
Остальные члены экипажа молчали, а у лейтенанта все еще не находилось времени на беседу. Мужество Якоба убывало с каждым днем.
«Но ведь когда-нибудь они должны будут меня выслушать, — надеялся он поначалу. — Главное — оставаться последовательным, не слишком уж полагаться на перегруженного служебными обязанностями лейтенанта. Людей, готовых меня выслушать, в полку не так уж мало».
В это время Якоб стал все чаще наведываться на пляж, подолгу наблюдал за волнами и печальными чайками.
И вот в один прекрасный день он решил: «Пора кончать, Якоб! В подразделении ты потерпел полное фиаско. Какой же из тебя командир танка?! Видно, эта должность не для тебя. Как только начнется очередное увольнение в запас, лучше сразу же покончить с этим. И избавиться от всех забот и хлопот…»
5
То, что Якоб затягивал осуществление своего намерения, частично объяснялось его выдержкой.
«Что, если каждый будет пасовать перед первыми трудностями? Раз дал слово, то нужно сдержать его: отслужу четыре года, и баста!» — утешал он себя.
Нет, не чувство неловкости перед старшим братом Александром могло стать сдерживающим фактором, хотя одна мысль появиться перед братом с поникшей головой действовала на Якоба удручающе. «Не смейся надо мной, я капитулировал», — скажет Якоб. «А я и не смеюсь, — ответит ему Александр без тени упрека, — я был почти уверен, что так все и кончится».
Главной причиной, по которой Якоб затягивал свой уход из армии, была его встреча с Грет, их странные, почти невероятные, а для него довольно неясные взаимоотношения, о которых Бергеман, получавший в ответ на свое объявление письмо за письмом, кажется, догадывался.