Или фотографии его матери.
Я крадусь на носочках вперед, пока в моем животе начинают пробуждаться бабочки. Мне не следует нервничать, говорю я себе. Я не делаю ничего запрещенного. Я просто посмотрю, там ли он, и, если его не окажется в кабинете, я сразу же уйду.
Я зайду туда всего лишь на секундочку. Я не собираюсь рыться в его вещах.
Не собираюсь.
Меня охватывает нерешительность, когда я дохожу до двери. В комнате царит такая тишина, что я испытываю практически полную уверенность в том, что мое сердце бьется достаточно громко и сильно для того, чтобы он смог меня услышать. Не знаю, почему мне так страшно.
Я дважды стучу по двери, приоткрывая ее.
— Аарон, ты...
Что-то летит на пол.
Я распахиваю дверь и бросаюсь в кабинет, но быстро замираю, едва переступив порог. Увиденное шокирует меня.
Его кабинет огромен.
Он размером со всю его спальню и гардеробную вместе взятые. Даже больше. Пространство его кабинета просто-таки огромно — его достаточно для большого стола для переговоров и шести стульев, которые стоят по обе стороны от него. В кабинете имеется диван и несколько столиков, разместившихся в углу. Одна из стен целиком занята книжными полками, которые заставлены книгами. Старые и новыми. У некоторых книг отваливаются корешки.
Все вокруг выполнено из темного дерева.
Оно настолько темно—коричневое, что кажется черным. Прямые, ровные линии, простые контуры. Никакой помпезности или громоздкости. Никакой кожи. Никаких кресел с огромными спинками или вычурной резьбы. Минимализм.
На столе для переговоров полно папок, бумаг, скоросшивателей и записей. Пол покрыт плотным персидским ковром, похожим на тот, что находится в его гардеробной. В дальнем конце комнаты находится его стол.
Уорнер шокировано смотрит на меня.
На нем нет ничего, кроме брюк и носков, его рубашка и ремень лежат в стороне. Он стоит перед своим столом, держа в руках какой—то предмет, который мне не разглядеть.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.
— Дверь была открыта.
Какой глупый ответ.
Он пристально смотрит на меня.
— Который час? — спрашиваю я.
— Полвторого ночи, — отвечает он машинально.
— О.
— Тебе следует вернуться в постель.
Не знаю, почему он так сильно нервничает. Почему его взгляд мечется от меня к двери.
— Я больше не чувствую усталости.
— Ох.
Теперь я понимаю, что он вертит в руках маленькую баночку. Ставит ее на стол позади себя, не разворачиваясь.
Он так необычно себя сегодня вел, думаю я. Это не похоже на него. Обычно он крайне собран, и очень уверен в себе. Но в
последнее время он так неуверенно себя ведет рядом со мной. Переменчивость нервирует.
— Чем ты занят? — спрашиваю я.
Нас разделяет около десяти футов, и ни один из нас ничего не предпринимает для того, чтобы сократить эту дистанцию.
Мы разговариваем так, словно не знаем друг друга, словно мы — незнакомцы, оказавшиеся в неловкой ситуации. И это смехотворно.
Я начинаю пересекать комнату для того, чтобы подойти к нему.
Он замирает.
Я останавливаюсь.
— Все в порядке?
— Да, — отвечает он слишком быстро.
— Что это такое? — спрашиваю я, указывая на маленькую пластиковую баночку.
— Тебе следует вернуться ко сну, дорогая. Скорее всего, ты устала больше, чем тебе кажется...
Я направляюсь прямо к нему, тянусь вперед и беру баночку, лишая его возможности остановить меня.
— Это нарушение приватности, — резко говорит он, уже больше походя на самого себя. — Верни ее мне...
— Мазь? — спрашиваю я с удивлением. Я верчу баночку в руках, читая этикетку. Смотрю на него. И, наконец, все понимаю.
Это для шрамов.
Он запускает руку в волосы. Смотрит в стену.
— Да, — говорит он. — А теперь отдай ее, пожалуйста, мне.
— Тебе нужна помощь? — спрашиваю я.
Он замирает.
— Что?
— Это для твоей спины, верно?
Он проводит рукой по своим губам, по своему подбородку.
— Ты не позволишь мне сохранить даже каплю самоуважения, да?
— Я не знала, что ты ухаживаешь за своими шрамами, — говорю я ему.
Я делаю шаг вперед.
Он отступает на шаг назад.
— Не ухаживаю.
— Тогда для чего это? — я поднимаю баночку. — Где ты вообще нашел эту мазь?
— Ни для чего... это просто... — он качает головой. — Делалью нашел ее для меня. Это нелепо, — говорит он. — Я себя нелепо чувствую.
— Из-за того, что тебе не дотянуться до спины?
Он переводит взгляд на меня. Вздыхает.
— Развернись, — говорю я ему.
— Нет.
— Ты нервничаешь на пустом месте. Я уже видела твои шрамы.
— Это не означает того, что тебе нужно увидеть их вновь.
Я не могу сдержать легкой улыбки.
— Что? — требовательно спрашивает он. — Что тебя так насмешило?
— Просто ты не похож на такого человека, который стал бы смущаться из-за чего—то подобного.
— Я и не смущаюсь.
— Ну-ну.
— Пожалуйста, — говорит он, — просто возвращайся в постель.
— Мне не спится.
— Это не моя проблема.
— Развернись, — снова говорю я ему.
Он прищуривается, смотря на меня.
— Зачем ты вообще пользуешься мазью? — спрашиваю я у него уже во второй раз. — Она тебе не нужна. Не пользуйся ею, если ты некомфортно себя из-за этого чувствуешь.
Он мгновение молчит.
— Ты считаешь, что она мне не нужна?
— Конечно, нет. Зачем она тебе...? Тебе больно? Шрамы доставляют тебе боль?
— Иногда, — тихо говорит он. — Но не так сильно, как раньше. В действительности, я уже практически ничего не чувствую спиной.
Что-то холодное и острое пронзает мой живот.
— На самом деле?
Он кивает.
— Ты расскажешь мне, откуда они взялись? — шепчу я, не имея сил посмотреть ему в глаза.
Он молчит так долго, что мне в итоге все же приходится поднять глаза.
Его взгляд лишен всяческих эмоций, его лицо приняло нейтральное выражение. Он прочищает горло.
— Они были подарками на День рождения, — говорит он. — Каждый год с пятилетнего возраста. До тех пор, пока мне не
исполнилось восемнадцать, — говорит он. — Он не пришел на мой девятнадцатый День рождения.
Я застываю от ужаса.
— Ладно, — Уорнер смотрит на свои руки. — Так...
— Он резал твою кожу? — мой голос такой хриплый.
— Сёк.
— Боже мой, — выдыхаю я, прикрывая рот руками. Мне приходится перевести взгляд на стену для того, чтобы взять себя в
руки. Я несколько раз моргаю, пытаясь сглотнуть боль и ярость, нарастающую внутри меня. — Мне так жаль, — говорю я.
Аарон, мне очень жаль.
— Я не хочу вызывать у тебя отторжение, — говорит он тихо.
Я ошеломленно оборачиваюсь к нему, слегка шокированная его словами.
— Ты ведь несерьезно?
Его глаза говорят мне о том, что он серьезен.
— Ты никогда не смотрелся в зеркало? — спрашиваю я уже сердито.
— Прости?
— Ты идеален, — говорю я ему, этот порыв настолько сильно превозмогает меня, что я забываюсь. — С головы до ног. Все твое тело. Оно пропорционально. Симметрично. Ты до нелепости безупречен, математически идеален. В этом даже невозможно отыскать смысл — в том, что человек может выглядеть так, как ты, — говорю я, качая головой. — Поверить не могу, что ты мог так о себе сказать...
— Джульетта, пожалуйста. Не говори так со мной.
— Что? Почему?
— Потому что это жестоко, — говорит он, теряя самообладание. — Это жестоко и бессердечно, и ты даже не осознаешь...
— Аарон...
— Я забираю свои слова назад, — говорит он. — Я больше не хочу, чтобы ты звала меня по имени...
— Аарон, — снова говорю я, на сей раз тверже. — Пожалуйста... ты ведь на самом деле не считаешь, что можешь вызвать у меня отторжение? Ты не можешь полагать, что это будет иметь для меня такое значение... что меня отпугнут твои шрамы...