Воспринимая творчество Ге сквозь призму собственных воззрений на искусство, Т. Л. Толстая высказывает и критические суждения о нем. По ее мнению, религиозная символика картин Ге не всегда убедительна, а их формальная незавершенность вредит впечатлению от них. Вместе с тем автор мемуаров восхищен стихийной мощью таланта старого мастера. «Он — один из редких художников, — пишет она, — в произведениях которых видно вдохновение. Форма иногда немного груба и не отделана, но это оттого, что он перестал хорошо видеть, а содержание в его вещах всегда удивительно сильно и трогательно». И далее о своем восприятии его картин: «Когда он развесил свои эскизы углем… и рассказывал нам смысл их, то что-то мне подступило к горлу, — мне плакать хотелось от восторга…»
Портрет Н. Н. Ге в воспоминаниях Татьяны Львовны — один из самых ярких и достоверных в литературе об этом художнике.
Многолетняя искренняя дружба связывала Татьяну Львовну с Л. А. Сулержицким — странным, беспокойным, богато одаренным человеком. Ему посвящены лучшие страницы ее воспоминаний.
Соученик Татьяны Львовны по Школе живописи, молодой друг Льва Николаевича Л. А. Сулержицкий оставил заметный след в различных областях русского искусства. С его именем связаны эстетические искания молодых художников начала века, а затем и многие страницы истории МХАТа. В описании Татьяны Львовны Сулержицкий прежде всего яркий, «солнечный» человек, девиз которого: «Жизнь должна быть прекрасна. Люди должны быть счастливы». Этот свой девиз Сулержицкий пронес через многие тяжкие испытания и остался верен ему до конца. Татьяне Львовне, как и Льву Николаевичу, импонировали разносторонние дарования «Сулера» — его яркий талант художника и актера, феноменальная жизнестойкость, никогда не покидавшие его бодрость и энергия. В свою очередь, и Сулержицкий относился к семье Толстых с большой нежностью и благоговением.
В воспоминаниях Татьяны Львовны упоминаются также В. В. Стасов, Н. Н. Страхов, Д. В. Григорович, А. А. Фет, Н. С. Лесков, А. П. Чехов, А. Ф. Кони и многие другие деятели русской культуры. Не обо всех из них автор рассказывает обстоятельно, некоторые упоминаются лишь мимоходом, но даже и краткие упоминания о них обогащают наши представления о Толстом и его окружении.
VI
Особое место в мемуарах Т. Л. Сухотиной-Толстой занимает очерк «О смерти моего отца и об отдаленных причинах его ухода». Он выделяется в мемуарной литературе о Толстом своей искренностью, достоверностью и строгой объективностью.
Мотивы ухода Толстого из дома нашли во многих мемуарах неправильное освещение. На первый план в них, — особенно в известной книге В. Г. Черткова «Уход Толстого», — выдвигались религиозные причины, якобы вытекавшие из основ духовного учения Толстого. Некоторые утверждали, будто Толстой к концу жизни «смирился», «раскаялся», искал смерти и т. п. И те и другие делали упор на семейный разлад, виновниками которого одни объявляли Софью Андреевну, другие — В. Г. Черткова.
Объективной оценки трагических событий мы не находим в воспоминаниях некоторых детей Толстого, особенно в книге Л. Л. Толстого «В Ясной Поляне. Правда о моем отце и его жизни» (Прага, 1923) и в книге А. Л. Толстой «Отец» (Нью-Йорк, 1953), авторы которых в памятные дни находились во враждующих «лагерях». В отличие от них, Т. Л. Сухотина-Толстая, как и ее старший брат Сергей Львович[15], дает наиболее точную картину яснополянской трагедии, глубоко анализирует ее причины.
Выше отмечалось, с какой любовью и пониманием, с каким проникновением во внутренний мир отца нарисован в мемуарах портрет Льва Николаевича. Столь же ярок и правдив в них и портрет С. А. Толстой. Софья Андреевна справедливо предстает в них как смачная мать, верная жена и заботливая хозяйка большого дома — «стеклянного, открытого для всех приходящих». Старшая дочь пишет о матери с любовью, как о человеке доброго сердца, неутомимой энергии и незаурядных способностей.
Мать тринадцати детей и бабушка двадцати пяти внуков, Софья Андреевна была всегда в тревогах, заботах и хлопотах. Когда дети были маленькими, она не только их растила, но и лечила и учила, следила за их успехами. Подрастая, дети требовали еще большего внимания. А сколько людей проходило через дом Толстого, — их надо было принять, накормить, устроить на ночлег. На плечах Софьи Андреевны лежало и хозяйство Ясной Поляны — имение, земля, лес, поля. И при этом она успевала помогать мужу — переписывать его рукописи, вести дела с издателями, книгопродавцами, отвечать на многочисленные письма.
В Ясную Поляну приезжали со всего мира не только выдающиеся деятели — писатели, художники, ученые, музыканты. Сюда тянулись и тысячи праздных, малоинтересных, пустых, а то и корыстных людей — «людская пыль», — вносивших в дом писателя свои никчемные распри. Софья Андреевна по мере сил ограждала мужа от бесконечного потока неприятных посетителей — псевдопоследователей, открытых и скрытых врагов, которые, не считаясь со временем, возрастом и здоровьем Толстого, рвались к нему, требовали внимания, мешали работать, а порой и отравляли ему жизнь.